Кирилл Мошков - Увидеть Хозяина

– Могли бы и тут поинтересоваться, – буднично сказал Фродо, когда мы удалились от студии «Канала отрешенных». – Это вообще-то радио сатанистов.

Я еще раз оглянулся.

– Это разрешено?

– В Империи – самые свободные масс-медиа в мире, – с некоторой даже гордостью ответил Фродо. – Если ты не призываешь к изменению существующего строя насильственным путем, не пропагандируешь насилие и социальную рознь и не оскорбляешь существующие религиозные культы, ты свободен делать то, что считаешь нужным.

– А разве сатанизм не оскорбляет существующие религиозные культы?

– Что ты. Это тоже религиозный культ, очень древний, разве его не было в твое время?

– Был. Но другие церкви?.. Христианские, например.

– Я уверен, что, слушай ты это радио 24 часа в сутки, ты не услышал бы ни слова впрямую против какого-то существующего культа или церкви. Они очень осторожны. Ты и на волнах какого-нибудь, скажем, католического радио не услышишь ни слова против сатанистов – впрямую. Даже на радио имперских монархистов ты не услышишь ни слова, например, против Конфедерации – впрямую. Вот слушай.

Мы проходили мимо хорошо освещенной студии, заваленной огромным количеством бумаг. Ни одного поклонника в коридоре возле этой радиостанции не было. Строгие синие с белым, цветов имперского флага, буквы на стекле гласили:

Против вредных влияний, за исконный порядок. Канал Монархистов Империи. 193 в эфире, КАНАЛ_МОНАРХИСТОВ в сети 24 канал в Портосигнале.

Мы притормозили. В студии сидели двое: внутри пирамиды аппаратуры, за пультом – строгого вида молодой человек в скромном сером костюме с каким-то красно-золотым значком на лацкане, напротив него, в удобном кресле – профилем к нам – пожилой, с редеющими волосами, тоже в аккуратном костюме (только коричневом) и тоже со значком. Молодой человек неподвижно смотрел на нас безо всякого выражения. Пожилой вещал в микрофон, голос его доносился из динамика сверху, поверх волн унылой электронной пульсации слева и какого-то залихватского фольклорного бренчания справа:

– Мне представляется, что даже в страшном сне не могло бы присниться Отцам-Основателям нынешнее нестроение, и не могли бы даже представить они, как нечисть и пришельцы будут свободно передвигаться внутри Метрополии и даже получат право трудиться у нас, вытесняя лучшие руки и умы священной Империи на обочину жизни.

Сначала я подумал, что он говорит о некробиотике.

– Но, Ваше благородие, не будем забывать, что закон Его Величества гарантирует право на труд даже и не подданным Великого Престола, в том случае, если встречный закон по месту постоянного проживания этих пришельцев гарантирует то же Его Подданным, – бесцветным голосом возразил молодой.

– Его Священное Величество был вынужден, понимаете – вынужден согласиться с этой несправедливостью, – с жаром, брызгая слюной, продолжал пожилой; я видел, что его трясет от ненависти, и подумал, что – не дай Бог – с ним вот-вот случится удар. – Столетиями Галактика молча и покорно признавала священные права подданных Великого Престола. Галактика забыла свое место! – возопил пожилой таким страшным голосом, что я отчетливо вспомнил того нездорового, увешанного десятками звенящих медалей генерала в отставке, который каждый год на праздники приходил к нам в школу рассказывать о происках мирового империализма. – Галактика, само существование которой так долго зависело от Священной Империи! Галактика, которая униженно ела с рук Отца Империи!

– Пойдем, – дернул я Фродо за просторный рукав, – тут мне все понятно. Скажи мне только, что это за значки у них?

– Они члены движения «Монархисты Галактики», – пояснил Фродо. – На значках у них – профиль Отца Империи, первого Пантократора, Иоахима I Хайндорфсмюллера.

– Так вот почему тут так много немецких фамилий, – догадался я. – Пантократоры – немцы?

Фродо покачал головой.

– Имперское дворянство, действительно, носит в основном фамилии немецкого, голландского или фламандского происхождения, – со своей обычной точностью и подробностью начал он. – И в аристократических семьях принято знать старый немецкий язык и говорить на нем в своем кругу. Хотя я не стал бы утверждать, что все они этнически происходят от дойчеров , или австрийцев, или швабов.

Я не стал поправлять его.

– Видишь ли, наше дворянство – очень древнее, но его происхождение – весьма банальное. Это не военные вожди и не боевая дружина, как это было на Прародине. Это – владельцы и менеджмент. Просто члены последнего совета директоров Корпорации Галактика, которая создала Империю, носили немецкие фамилии. А Иоахим I был до восшествия на трон президентом Корпорации. Космопорт начал строиться на его деньги, и первые планеты-колонии и планеты будущего Ядра Метрополии были Корпорацией не захвачены и не завоеваны, а просто куплены.

Я только головой покрутил. Фродо, искоса глядя на меня, явно забавлялся, на его губах даже появилось подобие улыбки. Мы протолкались сквозь плотную толпу пахнущих шампунем девчонок, неподвижно стоявших перед очередной студией: там ведущий интервьюировал какое-то экстравагантное существо, пол и возраст которого на беглый взгляд определить я не смог, а девчонки со сдержанными вздохами и стонами жадно следили за манерными жестами гостя студии.

– Я вижу, ты постепенно привыкаешь, – похвалил меня Фродо, когда мы выбрались. – Ты легко справляешься с реалиями нового мира.

Я хмыкнул.

– Боюсь, ничего особенно нового в этих реалиях я не вижу. Погоди-ка, а это что? Тут нет дальше прохода.

– Есть, – успокоил меня Фродо, – просто открытый коридор кончился. Сейчас будет бюро пропусков, и мы пройдем внутрь, туда, где редакции.

Он толкнул дверь в конце коридора, и мы оказались в огромном, хорошо освещенном помещении со сверкающими полами из черного полированного камня, где было множество людей самого разнообразного облика и где вдоль длинного ряда окошек в стеклянном барьере и возле столь же длинного ряда внутренних телефонов стояли целые очереди желающих попасть в редакционную зону Дома Радио. Сюда вело еще множество входов с разных сторон, отовсюду входили люди, получившие пропуска поднимались по сверкающим белым каменным ступеням к полицейским постам, из-за которых тоже постоянно выходили, спускаясь и растекаясь по лестнице и холлу, десятки и сотни людей. Мимо нас в тот коридор, откуда мы пришли, направились, сверкая в нашу сторону одинаковыми улыбками, черноволосые мужчины в одинаковых белых матерчатых куртках, с одинаковым выражением счастья на одинаково настороженных азиатских лицах. Их было, наверное, человек сорок, и между собой они говорили на мяукающем языке, о котором я подумал, что он должен быть в родстве с корейским.