Дмитрий Братусь - Пояс черны

Ника изменилась внезапно, чем испугала и Дага, и своих новых родителей. Она начала называть Лея и Майю — папой и мамой, а Дага — братиком. Она стала почти всегда говорить на катонийском, как будто пытаясь забыть алларийский, и даже на алларийском она стала подписываться «Ника» вместо «Никьян». На Земле обетованной ей было просто забыть прошлую жизнь. Здесь не было ни моря, ни гор с заснеженными вершинами, которые виднелись из окна ее дома на Титане. Здесь не было животных, и потому ни где нельзя было случайно почувствовать запах цирка. Даже небо на Фокосе было другим — совсем не таким, как в Нигории. Лишь спортивная гимнастика, заняться которой Нику уговорили учителя, иногда возвращала ее в прошлое. Ника показывала выдающиеся результаты, постоянно улыбаясь во время выступления, хотя это и не требовалось правилами, а, вернувшись в раздевалку, она плакала, мысленно убеждая себя на катонийском в том, что она — пришелец, что ее родители — Майя и Лей и, что ловкость дана ей от природы.

Алларийскую школу Даг не любил. Нора постоянно повторяла, что он должен учиться хорошо, чтобы быть умным, но он не понимал, как ему помогают в этом те бессмысленные действия, заниматься которыми его заставляли в школе. Даг видел практическую пользу в чтении, чуть меньшую в умении писать; считая сдачу, он быстро научился складывать и вычитать в уме, но на уроках истории и географии Даг погружался в свои фантазии и совершенно не слушал учительские рассказы о древних цивилизациях, до которых ему не было дела, и о местах, ехать в которые он не собирался. Дага больше интересовало, что собой представляет свет, что такое черные дыры, как выглядят живые существа из других звездных систем?.. Первой книгой, которую Даг прочитал, была книга об истории планеты Титан и эволюции жизни на ней. С тех пор, история человеческая перестала интересовать Дага, потому что он осознал, сколь ничтожно короткой она была в сравнении с историей всей планеты.

То, чем занимались дети в пришельской школе, казалось Дагу не менее бессмысленным, но значительно более интересным. Целыми днями они только и делали, что играли в игры, для достижения успеха в которых, требовались, однако, определенные знания и умения. В некоторых играх нужны были командные усилия, и тогда дети объединялись в группы и решали задачу сообща. Школьники часто ходили в походы — вначале, по подземным лесам и пещерам, а позже и на поверхность. Индивидуальное любопытство в пришельских школах поощрялось, и для его удовлетворения существовали специальные тематические занятия. В школу часто приходили люди, добившиеся больших успехов в собственных профессиях. Многие из них на Земле обетованной были достаточно известны. Они проводили специальные семинары, на которых рассказывали о своей деятельности и отвечали на вопросы детей. Ученики старших классов давали уроки ученикам младших классов, получая, таким образом, опыт общения с детьми и укрепляя собственные знания. Экзаменов, или каких либо других явных аттестаций, в пришельских школах не было. Вместо этого применялась сложная система постоянного мониторинга знаний, обладавшая высокой точностью, поскольку для учеников была совершенно незаметна. Школьники не имели возможности приспособиться к ней зубрежкой, и тем более не могли жульничать, списывая или обмениваясь домашними заданиями. В пришельских школах оценивалось не наличие знаний в данный конкретный момент времени, а умение их практически применять регулярно и без всякой подготовки.

Через десять лет Ника и Даг были уже неотличимы от остальной молодежи Земли обетованной. Они говорили и думали на катонийском, поэтому пользовались им даже в разговорах между собой. Даг уже иногда брал паузу, чтобы вспомнить подходящее алларийское слово, а у Ники выработался катонийский акцент.

Каждые черные сутки, в середине дня, во время большой перемены, Ника и Даг любили, прихватив с собой коробку с обедом, посидеть в гроте на поверхности, наблюдая за тем, как голубое небо постепенно темнеет, покрываясь россыпями звезд. Для остальных пришельцев эта их тяга к поверхности казалась странной, потому что вся красота Фокоса скрывалась под землей, но для Ники и Дага было важно хотя бы иногда видеть открытое небо над головой.

— Ты уже решила, чем будешь заниматься после школы? — спросил Даг. — Наверное, в большой спорт уйдешь?

— Знаешь сколько людей меня уже заколебало этим вопросом? Обычно я отвечаю, что не решила, но тебе скажу. Нет — я не собираюсь идти в большой спорт.

— Почему? — спросил Даг, изо всех сил скрывая радость.

— Я не люблю соревноваться. Из кожи вон лезть только чтобы стать лучшей? В чем? В скакании по бревну?.. Чем старше я становлюсь, тем меньше смысла в этом вижу.

— Да, это точно… А что тогда собираешься делать?

— Не знаю пока, а ты?

— Я буду поступать в Космическую академию — на бортинженера.

— Ах, везет тебе — ты умный. А я, вот, только скакать по бревну и умею.

— Да ладно, не наговаривай на себя. Ты еще и хорошая староста.

— Правда?

— Да. Ты очень обаятельная, поэтому люди тебя слушаются. Поступай на управление большими судами.

— Да ну, это же самая сложная специальность. Там надо знать все.

— Ну и что. Все, но по-чуть-чуть. Ты же ведь не такая глупая, какой хочешь иногда казаться.

— Не такая… К тому же у меня есть братик, который всегда мне поможет, — кокетливо сказала Ника и нежно положила голову Дагу на плечо. — Ты же мне поможешь?

— Тебе — с удовольствием, — ответил Даг.

Вскоре, они поступили на один факультет Космической академии. Даг любил Нику как самую прекрасную девушку в мире, а она его — как лучшего в мире «братика». Даг никогда не напоминал ей о жизни до Земли обетованной, но ее «братик» каждый раз резало ему по сердцу.

Как будто устав от своей прошлой жизни, которую от одногруппников скрывала, Эда спряталась за спиной Зэна от обычных для ее возраста знакомств с молодыми людьми. Она хотя и производила впечатление девушки вполне доступной, тем не менее, верность Зэну соблюдала строго. У Зэна и Эды была во многом похожая судьба. Они понимали друг друга и всегда находили, о чем поговорить, тогда как остальные парни могли предложить Эде лишь то, что ей самой давно уже надоело, потому что занималась она этим с четырнадцати лет. Зэн не испытывал к Эде пылких чувств, никогда не ревновал. Хотя ее вульгарность иногда его и раздражала, сделать замечание, Зэну не позволяла застенчивость. Иногда Зэна выводили из себя глупости, которые Эда говорила, когда ее речь опережала мысли, но он тут же забывал любую обиду, как только оказывался с Эдой в постели. В интимных делах Эда была непревзойденна. Любовные игры с ней походили на мистический ритуал. Своими движениями она вводила Зэна почти в гипнотическое состояние. Эде нравилась покорность Зэна, а ему — ее дикая, необузданная женственность. Интимная близость была тем, что сильнее всего удерживало их вместе.