Алексей Гравицкий - Анабиоз

— Ну кто ж нюхает, — выдавил Алексей, скривившись, будто это ему в легкие попал дурман. — Чуть аппетит не перебил. Выдохнул, тяпнул, закусил. Детский сад, ей-богу.

Он четким движением осушил стопку, подхватил из миски кусок остывшей рыбы и, эстетски отогнув мизинец, откусил. На смуглых щеках задвигались желваки.

Да пошло оно все…

Я выдохнул и выпил. На глаза навернулись слезы. Глотку продрало так, словно туда плеснули кипятка, по пищеводу прокатилось горячая волна, рухнула в пустой желудок. В ладонь ткнулось что-то холодное. Я уронил взгляд на сунутый в руку желтоватый огурец, и с хрустом откусил. Гадать о его съедобности — себе дороже.

— Не боись, едрить меня под хвост, — успокоил Женя, забирая опустошенную стопку у кривоносого. — Растут вон там, на склоне — видать, семян из супермаркета нанесло сто лет назад. Дикие, но вполне съедобные. Максимум, понос прошибет.

— Вы как спирт разбавляли? — постепенно отходя от горлодера, спросил я.

— Как все, — пожал плечами Женя, — на глазок.

— А я предлагал хотя бы мензурки у студентов выменять, — ворчливо вставил Алексей. — Так нет же. Тут все сами себе профессора. Тут все во всём разбираются.

Первый обжигающий вал сошел на нет. Тепло растеклось от груди к конечностям, на голодный желудок моментально шибануло в мозги. Захотелось накатить еще немного, чтобы окончательно смыть с души гадкую накипь последних дней.

Я дожевал огурец и протянул руки к мангалу. Пальцы приятно закололо от жара. Внутреннее тепло должно жить в гармонии с внешним.

Хотелось забыть о кошмаре, обступившем со всех сторон и без спросу ворвавшемся в жизнь. Хотелось поговорить с этими людьми, чтобы не потерять мимолетное ощущение легкости. Хотелось встать, запрокинуть голову к ночному небу…

Я крепко зажмурился, до радужных пятен. Поморгал.

— Круто прихлобучило, — констатировал Женя, хлопнув меня по коленке. Сказал, как похвалил.

— Что, правда, целая цистерна? — поинтересовался я, кивая себе за плечо.

— Шысят четыре тонны, — ответил вместо Жени Пасечник. — Есть все-таки бог на свете. Есть.

Алексей страдальчески закатил глаза и поправил:

— Пятьдесят, пятьдесят тонн. Заладил со своими «шысят четыре». И откуда только взял?

— Шысят четыре тонны, — повторил Пасечник, игнорируя мелкого. — Нам с врачами на всю жизнь бы хватило. Не медицинский, конечно, но пить можно.

— Тьфу ты! — Алексей в сердцах шарахнул стопкой по столику. — Угораздило же рядом с этим клоуном проснуться.

Пасечник снова его проигнорировал, стал перебирать струны и напевать что-то себе под нос.

— Проснулись удачно, — подхватил тему Женя, разливая по второй. — Правда, жмуриков много вокруг было. Пришлось сплавить. Пути-то вон как затопило. Течения нет, но глубина приличная. Столкнули трупаки в воду и отогнали палками туда, под мост. Жалко они все уже пустышки были, костяшки — даже рыбе на корм не хватит…

Меня передернуло. Румяная рыба на прутьях больше не выглядела аппетитной.

— Ну-ну, не все так плохо, — оптимистично сказал Женя, протягивая наполненную кружку. — Жмурики сплавились, мы остались. Хорошо же сидим, едрить меня под хвост.

— Ага, просто чудесно, — буркнул Алексей. — Еще пару таких коматозных вечеров и можно будет оставаться тут навсегда. Всё, — решительно заявил он, беря стопку, — уйду утром.

— Куда уйдешь-то? — равнодушно спросил Женя. Тут же сам ответил: — Некуда тебе идти. Семьи нет, сам говорил. Ну, доберешься домой, сядешь там и что?

— И то, — мрачно огрызнулся Алексей.

— Вот и всё, — кивнул Женя. — Пей.

Алексей набычился, но стопарь замахнул. Вернул тару на столик. Движения его оставались точными, но взгляд уже порядочно осоловел. Правильно, на такую массу тела и пары бутылок пива может хватить, а тут спирт в чудовищной пропорции, да вдобавок — уже не первый день.

Я заранее достал из рюкзака сухари, минералку и, не нюхая, опрокинул в себя пойло. На этот раз Женя налил больше, и пришлось пить в два глотка. В горле заклокотало. Я поперхнулся, сплюнул, тонкие струйки неприятно потекли из уголков губ по подбородку и шее.

Прокашлявшись, я запил водой из бутылки и победно выдохнул.

— Низкая культура пития, — заключил Женя. — Ничего, это поначалу. Третья легче пойдет.

Пасечник перестал тренькать, насторожился.

— Ходят, пчел пугают, — обронил он.

— Началось… — закатил глаза Алексей.

— Тихо ты, — поднял руку Женя. — Кажись, и впрямь кто-то идет. — Он встал и крикнул в темноту: — А ну стой! Стрелять буду!

Сквозь хмельной шум в голове я только теперь услышал, как со стороны цистерны приближается хлюпанье. Повернулся и постарался рассмотреть хоть что-нибудь.

Хлюпанье стихло.

— Здравствуйте, — донеслось снизу.

— А, это ты, — расслабился Женя, возвращаясь на матрас.

Я снова попробовал разглядеть, кто там пришлепал, но на фоне матовой пленки воды угадывался лишь худосочный силуэт.

— Как у вас дела? — спросил он.

— Залезай, отец, — пропустив вопрос мимо ушей, позвал Женя.

— Я не полезу, — ровным тоном сказали из-за борта платформы. — Не могли бы вы одолжить немного спирта?

— Иди и сам налей, — злобно посоветовал Алексей. — Что, руки оторвало и крантик отвинтить не можешь?

— Хорошо, — сказал силуэт, не двигаясь с места.

Осмелев, я взял спиртовку и, рискуя сверзиться в воду, перегнулся через бортик. Ночной визитер не шелохнулся, и мне, наконец, удалось его рассмотреть.

Высокий, худощавый, в обшарпанном пальто и обернутом вокруг шеи шарфе. С хвостом черных засаленных волос. Глаз не различить за бликующими линзами очков, на лице вежливая улыбка. В руке — эмалированное ведро.

— Здравствуйте, — сказал визитер, не переставая улыбаться.

— Здравствуйте, — в тон ему ответил я.

— Вы здесь новенький, — безошибочно определил он. — Моя фамилия Серебрянский. Я организовал студенческую ячейку. Мы проводим перепись выживших и хотим начать восстанавливать документы, удостоверяющие личность. Не хотите присоединиться?

— Не хочу, — искренне признался я.

— Зря…

— Пошел на хрен со своими документами! — Вопль Пасечника взорвал ночь, заставив меня вздрогнуть. Лампа мотнулась в руке и едва не полетела в воду. — Ща встану и в рог дам!

Студент Серебрянский развернулся и молча ухлюпал в темноту, громыхая пустым ведром. У меня так и отпечатался в памяти его образ: вежливая улыбка, равнодушный басок, дурацкий шарф, пальто не по сезону и бликующие очки, скрывающие взгляд.

Я вернулся к мангалу, поставил спиртовку на стол. Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Кто он?

— Студент местный, — отозвался Женя.

— Задрал со своими документами, — все еще кипятясь, сказал Пасечник. Взял термос и отпил прямо из него, будто там был компот, а не горлодерка. У меня аж скулы свело от такого зрелища. Пасечник вытер губы рукавом и резюмировал: — Вот кого надо в дурку-то упаковывать.