Владимир Яценко - Десант в настоящее

— Я парализован?

— Это не паралич. Психосоматическая фиксация, я сам ещё не всё понимаю.

— Но руки! Руками я могу двигать!

— Всегда так, Отто. Какая-то тонкая доводка. Почему-то вначале включаются руки при отключённом зрении. Потом опять отключаются все чувства, а через сутки ты уже будешь абсолютно здоров.

"Всегда? Что тут, чёрт возьми, происходит?"

— Где я, Василий?

— В лазарете. Считай, ты был полностью разобран. По винтикам. Я сам это видел.

— Ну и как?

— Что "как"?

— Какой я там, внутри?

— Очень неаппетитный… я даже разочарован.

— Ты ждал другого?

— Разумеется! — усмехается Василий. — Белая кость, голубая кровь…

— Насмехаешься?

— Нет. Просто соскучился. Хочу поговорить.

— Соскучился? За сутки?

Пауза.

— Отто, прошло больше времени, чем одни сутки…

— И сколько это? Неделя? Две?

— Пятьдесят лет.

Теперь молчу я. Мне нечего сказать. Я опять начинаю ощупывать непонятный предмет.

— Что у меня в руках?

— Это игрушка, Отто. Деревянный кораблик. У меня получается воспроизвести человека только со всем набором предметов, которые были при нём в момент записи.

— Записи?

— Да. Когда ты потерял сознание, я записал тебя. Теперь пришло время, и я тебя воспроизвёл. Только чуть подправил. Зачем нам с тобой Отто с разбитой головой и фаршем вместо внутренностей?

— У меня почему-то такое впечатление, что тебе это уже приходилось делать. И не один раз.

Он молчит.

— А куда девается оригинал?

— Оригинал?

— Да. Ты же сказал, что я — воспроизведение записи. Куда делся оригинал, с которого делалась эта запись?

— Оригинала нет, Отто. В момент записи происходит полная молекулярная разборка всего организма. Ничего не остаётся.

Теперь я чувствую, что это галеон, я даже помню, как сегодня его вытачивал. Нет, не сегодня, — пятьдесят лет назад.

— И много сейчас у тебя таких игрушек, Василий?

— Девять штук. Да ты не переживай, с двойниками у тебя проблем не будет.

Что-то чересчур быстро он это сказал; явно поторопился с ответом. Будто ждал его. Нет. Не так. Он подвёл меня к этому вопросу, а потом отбарабанил давно готовый ответ.

— Думаю, мне лучше знать, будут у меня проблемы с двойниками или нет…

— Ты ошибаешься. Мне просто нужна была рабочая сила. Здесь очень многое нуждалось в ремонте и серьёзной переделке. Так что ты — это ты, все остальные — лишь тени, с руками для работы.

— Тени? Выходит, ты можешь не только дырку в голове залатать, но и всё из головы через эту дырку вытрясти?

— Что-то в этом роде.

"Он отнёс меня в лазарет и включил запись. Откуда он знал, как это сделать"?

И ещё. Он обещал спеть песню, и он её спел…

— А я зачем понадобился? Пятьдесят лет тебя устраивала компания теней, а теперь вдруг на общение потянуло?

— Полегче, Отто, я ведь теперь — бог!

— Вот это да, — меня начал разбирать смех. — Что же ты тогда, выйдя к костру, забыл представиться? "Здравствуй, Отто, я — твой бог…"

— Смеёшься? Напрасно. Не забывай: я тебя создал! Могу и убить…

— Удивил! Миллионы женщин каждый день кого-нибудь создают. Так что, каждой — по нимбу над головой? Можешь убить меня? Я слеп и обездвижен, и чтобы меня убить, совсем не обязательно быть богом.

Он молчит. И мне сказать нечего. Я нащупываю на поясе нож и продолжаю работу над галеоном. Помнится, я мечтал уплыть на нём. Сейчас во мне крепнет уверенность, что я сделаю это. Если лысая голова — признак копирования, значит, существует и запись Катерины. Моей Катерины. Любая задача разрешима, в противном случае её невозможно было бы сформулировать. От меня требуется только найти запись своей женщины…

Потом бежать. А если и вправду полсотни лет сгинуло — прекрасно! Обо мне давно позабыли. Бежать и начать новую, счастливую жизнь. Благо есть на что…

Я в строю! У меня есть задача!

Я вслепую, механически обтачиваю галеон. После того, как я вспомнил, что у меня в руках, мне нет необходимости на него смотреть. Мои руки сами найдут дорогу к формам, изначально заложенным в дереве. Точно так же будущее миллиардами вероятных событий уже готово для нас в настоящем. И наша предрасположенность к добру или злу включает ту или иную версию нашего будущего.

Стружка сыпется мне на лицо и шею, но мне приятны прикосновения грубого дерева к коже. Мысли текут легко и свободно. Как стальное, правильно заточенное лезвие скользит вдоль волокна по древесине…

Я останавливаюсь. Я пытаюсь воспроизвести то, о чём только что думал. "Отто, — говорю себе. — Такие глубокие мысли должны быть тебе в диковинку".

— Почему ты остановился? Очень приятно наблюдать за твоей работой.

— У меня такое впечатление, что ты ковырялся у меня в голове.

Он смеётся:

— Как-то у костра ты горячился о справедливости. Мне показалось полезным, брат, чуток заточить тебе ум и немного освежить память…

— Брось, у Господа нет ни брата, ни сестры, ни матери…

Он опять смеётся.

— Не так было сказано…

Смех плавно отдаляется и гаснет вместе с моим сознанием, где-то неподалеку от бесконечности.

"Организация духовного мира этих существ является точным отражением их нестабильной физической сущности. Прежде всего, это проявляется в неуравновешенности понятий добра и зла, или даже в полном отсутствии таковых понятий у подавляющего большинства особей. Несчастные, не имея никаких представлений о том, откуда они пришли, и куда после своей мнимой смерти отправятся, они любому, даже самому благоприятному своему положению, предпочитают движение.

Даже если это движение ведёт в никуда.

Здесь мы сталкиваемся с неумолимостью их генетической программы, которая исключает понятие остановки…" Из отчёта экспедиции к VI(3)

Я сосредоточенно смотрю в тарелку, будто вижу в ней опору и спасение. Не сказал бы, что так уж сильно боюсь своих скуластых, поджарых двойников, но, признаюсь, голова идёт кругом, это точно.

Сегодня куриный суп с лапшой. На второе пельмени — перемолотое мясо заворачивается в тесто, варится и подаётся со сметаной или уксусом. Салат из свежих помидоров и огурцов. Хлеб чёрный, ржаной. Компот из сухофруктов, берёзовый сок. Всё свежее и очень вкусное. Русская кухня предполагает обеды из трёх блюд, и я понемногу начинаю отъедаться. Что-то я вообще не припомню такого обилия пищи. Завтрак, обед, ужин. Между обедом и ужином предусмотрен чай и бутерброды с икрой или копчёным мясом.

И так уже пятый день.

Я здоров. К этому тоже начинаю привыкать. Хотя поначалу это "здоровье" сильно беспокоило. Лицо теперь у меня чистое: ни сломанного носа, ни рубца над бровью. Я не буду по ним скучать. Зубы все свои, нет ни одной коронки или пломбы, ничего, что напоминало бы о цивилизации, практикующей сдобу, шоколад и зубных врачей. На теле — ни одного шрама. Волосы понемногу растут: бреюсь каждый день, и вот-вот начну пользоваться расчёской.