James Swallow - Немезида

– Любое оружие может быть эффективным. В правильных руках.

– В правильных руках, – человек наконец перенёс на Вальдора всё своё внимание. В холодном резком свете, проникающем через окна, лицо Рогала Дорна, примарха Имперских Кулаков, казалось вырубленным из гранита.

В этот миг Вальдор испытал искушение предложить Дорну возможность испытать в деле огнестрельную алебарду кустодиев, но благоразумие посоветовало ему придержать язык. Нельзя так просто взять и вызвать на тренировочный поединок повелителя целого Легиона Астартес, пусть даже и подвернулась случайность. Если, конечно, не готов принять этот вызов во всей его полноте.

– Зачем я здесь нахожусь? – произнёс Дорн, задавая вопрос вместо Вальдора. – Почему я нахожусь здесь, а не выполняю свои обязанности на стенах Дворца?

– Вы желаете поговорить со мной?

Дорн продолжил, как будто он не слышал ответа. Примарх бросил взгляд вверх на богато украшенный потолок с фризом, изображающим гонки кустодиев на реактивных байках в небе над Городом Просителей.

– Я испоганил это место, Вальдор. Ради безопасности, я превратил его в крепость. Заменил искусство голосом пушек, сады – простреливаемыми зонами, красоту – смертоносностью. Ты понимаешь, зачем?

Что-то в интонации Дорна заставило руку кустодия сильнее стиснуть оружие.

– Из-за войны. Чтобы защитить вашего отца.

– Я отнюдь не горжусь собственным уродством, – ответил Дорн. – Но оно необходимо. Ибо когда Хорус придёт сюда, – а так и случится, – его должна будет встретить наша сила, – он приблизился на один шаг. – Наша честная сила, Вальдор. Ничего меньшего не хватит.

Вальдор хранил молчание, Дорн смотрел на него пристально и требовательно. В мгновение тишины, оба оценивали друг друга, как каждый из них взвешивал бы расклад на поле битвы, прежде чем отдаться сражению.

Имперский Кулак нарушил затягивающееся молчание:

– Это место и я... Теперь мы очень хорошо друг друга знаем. И я не пребываю в неведении относительно того, что происходит в его залах – как видимое, так и невидимое, – его тяжёлый лоб пошёл морщинами, как будто он сделал внутренний выбор. – Мы будем говорить прямо, ты и я.

– Как пожелаете, – произнёс кустодий.

Дорн пристально посмотрел на него:

– Я знаю, что кланы ассасинов и их шпионы-убийцы готовят широкомасштабную операцию. Я знаю это, – настойчиво сказал он. – Я знаю, что ты вовлечён.

– Я не являюсь частью Официо Ассасинорум, – сообщил ему Вальдор. – Не имею представления об их разработках, – это было, в лучшем случае, полуправдой, и Дорн это понимал.

– Я всегда считал тебя человеком чести, генерал-капитан, – сказал примарх. – Но, заплатив свою цену, я усвоил, что мнение о характере человека иногда приходится пересматривать.

– Если бы всё было так, как вы говорите, то это было бы в высшей степени секретным делом.

Глаза Дорна вспыхнули:

– В том смысле, что если меня не проинформировали, то я не должен об этом знать?

Он снова пошёл вперёд. Вальдор продолжал стоять на месте. Стоическое, неизменное выражение лица Имперского Кулака смущало даже сильнее, чем любой раздражённый рык.

– Я ставлю под вопрос пользу чего-либо настолько тайного. Я Адептус Астартес, воин по крови и по происхождению. Я не поддерживаю трусливую тактику.

Вальдор позволил кончику своего оружия гвардейца опуститься на пол.

– Что одни считают трусливым, другие могут назвать целесообразным.

Выражение лица Дорна на секунду изменилось, когда он скривил губы:

– Я пересекался с агентами Официо Ассасинорум на полях сражений. Эти встречи никогда не кончались ничем хорошим. Их взгляды на вещи всегда... слишком узкие. Они – инструменты, заточенные под придворные интриги и имперские игры. Не под войну, – он скрестил руки на груди. – Говори, кустодий. Что ты об этом знаешь?

Вальдор напрягся:

– Я... не могу сказать.

Какое-то время по помещению эхом отдавалась напряжённость, написанная на лице примарха, и костяшки пальцев Вальдора на древке оружия побелели. Затем Дорн отвернулся:

– Это прискорбно.

Кустодий ощетинился от унизительной интонации воина-повелителя:

– Мы все хотим одного, – напористо сказал он. – Уберечь Императора.

– Нет, – Дорн обвёл взглядом окна и вздохнул. – Твоя первейшая обязанность – любой ценой охранять жизнь Императора. Моя, равно как и моих братьев – защищать Империум.

– Это одно и тоже, – сказал Вальдор. В его словах проскользнула неуверенность, которую он сам от себя не ожидал.

– Это не так, – уже уходя, сказал Дорн. – Узкий взгляд, кустодий.

Примарх задержался на пороге и, не оборачиваясь, произнёс напоследок:

– Вальдор, этот разговор не окончен.

Кёрсуну Латигу нравилось притворяться, что аэронеф был его собственностью. Когда он покидал на ночь столицу Исты и совершал унылый обратный полёт домой в Водопады, то любил расположиться у окна маленькой гондолы, подвешенной под сигарообразным боллютом, и наблюдать, как мелькают мимо жилые высотки, представляя при этом, как работяги из сферы обслуживания и с виноградников смотрят, как он курсирует туда-сюда, и на их лицах разгорается зависть к кому-то настолько важному. Гондола не превосходила размером вагона монорельса, но она была роскошно обставлена кушетками, а в её стены были встроены автоматы для раздачи напитков и прочего сервиса. Летательный аппарат, в основном, использовался для обслуживания важных клиентов или руководителей высшего звена, когда тем требовалось совершить срочный перелёт, но значительную часть времени он простаивал на стоянке.

Да, как бы сильно он того не желал, но аэронеф не был его собственностью. Он принадлежал, как и сам Латиг, – как частенько говаривала его жена, – Торговому Консорциуму Еврот, и хотя занимаемая им в компании должность давала ему привилегию регулярного использования воздушного судна, на каком-то уровне он понимал, что никогда не вскарабкается так высоко, чтобы на самом деле владеть чем-то настолько престижным.

Однако это была не та тема, на которую он любил задумываться – в отличие от его жены, которая занималась этим сплошь да рядом. Его отнюдь не ничтожный заработок старшего клерка по работе с данными, их очаровательный городской особняк в фешенебельной части пригородов, частная схола для детей... Она не ценила ничего. Любовь Латига к летательному аппарату компании была ответной реакцией на это. Находясь в аэронефе, он ощущал себя свободным, хотя бы и на короткое время. А благодаря грамотному применению взяток и любезностей в виде ряда умышленно перепутанных наименований в товарных накладных, он узнал от одного из технологов Консорциума, как просто было настроить покладистый, простодушный машинный мозг воздушного судна, чтобы летать в другие пункты назначения, не отражая этого в бортовом журнале. В места, подобные кварталу Белого Полумесяца, где окружение всегда было сговорчивым, и вполне доступным для человека со средствами Латига.