Сергей Павловский - Коготь химеры

— Да нет же, Дед. — Док досадливо сморщился. — Обижаешь…

Он достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой «Ронсон», затянулся обстоятельно. Дед молчал. Только сверлил Дока немигающим взглядом, от которого у Дока ни с того, ни с сего вдруг пробежали холодные мурашки по спине, — словно он заглянул в глаза самой смерти. Впрочем, все, кто заглядывал в глаза Максима Трофимовича Денисова, находили там бездонную глубину и леденящий ужас космоса. Космос, беспредельный, непредсказуемый и необъяснимый, всегда руководил поступками Деда и безраздельно распоряжался его судьбой. Судьбой, которая вмещалась в два десятка сухих и беспристрастных строк биографии.

Рязанское высшее воздушно-десантное училище с отличием. Киевский институт военных переводчиков с отличием. Двадцать три года работы в Африке в качестве военного специалиста, консультанта, советника, атташе. Шесть высших правительственных наград. Звание полковника танковых войск. Светило уже звание генерал-майора. Хоп… и подножка судьбы. Какой черт дернул Деда, реального советского агента-006 и специалиста по военным переворотам, провернуть очередную блестящую операцию не в ту сторону? Да, намечалось, назревало, планировалось… Но определиться с выбором высшее руководство Советского Союза никак не могло. То ли поддержать Навумбу из племени овембумбе, то ли Суареша из племени банту. А тут сложилась «революционная ситуация» по всем канонам марксизма-ленинизма, и Дед на свой страх и риск возвел на трон Суареша. Однако тот не оправдал ожиданий.

Денисова, учитывая его прошлые заслуги, пощадили и не испарили через форсунки центрального отопления здания ГРУ — «Аквариума». Звание оставили прежнее — полковник. Должность инспектора Генерального штаба. Синекура в чистом виде. На синекурной своей должности Денисов протирал штаны, вернее, потихоньку, но верно спивался до первой Чеченской войны. Когда чечены чувствительно дали под зад непобедимой российской армии, про непревзойденного спеца по партизанской войне и переворотам в странах третьего мира вспомнили. Деда вытащили из штабного небытия и бросили в гущу событий. Денисов отнесся к очередной пертурбации в своей судьбе с философским, стоическим безразличием конченого алкоголика. Но дело свое знал хорошо, а потому за несколько лет его функционирования в Чечне потери личного состава спецназа ГРУ сократились почти втрое.

Док сделал еще две-три нервные затяжки, собрал воедино мысли и фразы.

— Нет, Дед, вовсе не то… Я хочу вернуть тебя в твою молодость, в лучшие годы твоей жизни.

— Интересно. — Денисов, в свою очередь, пыхнул трубкой. — Ты, никак, возомнил себя Господом Богом?

Док вновь досадливо сморщился.

— Опять обижаешь… Никем я себя не возомнил. Просто хочу предложить тебе работу в Африке. — Он подался вперед и заговорил горячо и сбивчиво: — Вот послушай. Неужели тебе не один хрен, где ты будешь валяться в гамаке и давиться вискарем? Здесь, в сраной хибаре на выселках, или там, под кондиционером? Но здесь ты просто жрешь водяру, полируясь винищем до изумления, а там… Да что я!.. Неужели тебе не хочется напоследок пожить полной жизнью? Пожить там, где положил здоровье, нервы, где зарыл свой талант? Неужели тебе не хочется хоть на год дернуть туда, в свою молодость?

Дед крякнул, нащупал босыми ступнями замшелые, неповторимо ароматные тапочки и зашлепал в туалет. Вначале пустил вялую струю в унитаз, потом еще долго сопел, сморкался и кряхтел. Вернулся наконец в комнату, уселся в торце стола, потянул к себе бутылку крепкого ямайского рома, заполненную на треть, вылакал содержимое прямо из горлышка, неторопливо и обстоятельно утер губы рукавом халата.

— Ты, пацан, не темни. Агитировать меня за Советскую власть не нужно. Ну… положим… хотелось бы еще разок… Да, люблю я Африку. Люблю и ненавижу одновременно. Только валяться в гамаке и жрать водяру мне гораздо приятнее и спокойнее здесь, в России, которую я люблю и ненавижу. А повоевать еще можно. Отчего же не повоевать? Только втемную я не играю и понтов не одобряю — ты знаешь. А потому или ты выкладываешь мне все как на духу, а я буду думать. Или… или хлопнули еще по рюмашке и разбежались.

Док вздохнул глубоко и натужно, потянул граненый стакан, дунул в донышко, на дне которого застыла неопределенная коричневая гуща, наполнил его под самый край шотландским виски и в два мощных движения кадыка опорожнил. Проглотил смачную слюну и… И выложил все как на духу. Дед слушал внимательно, перебивая рассказ лишь короткими очередными возлияниями и пышными трубочными залпами. Взволновала ли его долгая и обстоятельная исповедь Дока? Тронула ли его душу? Поманила ли снова в дальние страны к новым приключениям? Док не подметил в холодных беспристрастных глазах Деда ни малейшего намека на какое бы то ни было чувство. С таким же успехом можно было прочитать что-либо в пустых глазницах мраморной статуи.

— Ну… вот так… Я все сказал, — закончил Док повествование. — И, кроме тебя, Максим Трофимович, этого не знает никто.

В крохотном коридорчике гулко хлопнула дверь, кто-то неуверенно прошаркал, и в комнату всунулась небритая рожа дворового завсегдатая неопределенного возраста.

— Трофимыч, похмелиться есть?

— Хрен вам! Привыкли, уроды! — рявкнул вдруг Денисов. — Вали отсюда!

— Ну чего ты, Трофимыч, — обиженно шмыгнул носом завсегдатай, — буксы же горят.

Дед сгреб со стола непочатую бутылку португальского портвейна и швырнул ее в нарушителя спокойствия. Тот поймал ее с ловкостью профессионального баскетболиста и благодарно осклабился во всю ширь щербатого рта:

— Спасибо, Трофимыч! Ты — человек!

— А ты — пьяная обезьяна! — гаркнул Денисов. — Давай, вали, вали…

Дверь за благодарным посетителем захлопнулась, и Дед снова вперил в Дока испытующий взгляд, пробуравил им сталкера до самого мозжечка, вздохнул:

— Ладно. Эта твоя тварь жрет много?

— Химера не тварь, — почему-то обиделся Док. — Чудо — разумное существо.

— Да хрен с ним, разумное или неразумное. Жрет, я спрашиваю, много?

— Я точно знаю, что выдержит неделю без пищи и воды.

— Та-ак, а воняет сильно?

Док пожал плечами, протянул неуверенно:

— По-моему… вообще не воняет. Она очень чистоплотное существо.

— Это хорошо. — Дед удовлетворенно кивнул. — Значится, так…

Он поднялся и начал вымерять комнату четким, уверенным шагом — из одного угла в другой.

— Чартер заказывай завтра на утро. Ящик с химерой пусть в аэропорту маркируют как особо ценный груз. Говоришь, может становиться невидимой? Это хорошо… И хорошо, что она не смердит. Дальше… Сейчас езжай на Тверскую. Лучше запиши, не дай бог, что забудешь.

Денисов на ходу зацепил дверку антресоли, и прямо на голову ему шлепнулся толстый потерханый блокнот. Он хмыкнул удовлетворенно: все, значит, на своем положенном месте, выдрал из блокнота чистый лист и вытянул из кармана халата короткий огрызок карандаша. Выложил убогие письменные принадлежности на столешницу, ткнул в них пальцем.