Кирилл Тимченко - Сумерки человечества

На покрытом линолеумом полу, истертом и обесцвеченном тысячами ног, истоптавших коридор в обе стороны, еще валялись какие-то бумажки и остатки документации, в спехе потерянных и не подобранных. По коридору иногда проходили люди, с озабоченными лицами и в рабочей одежде, некоторые в обычной офисной одежде, держащие в руках какие-то бумаги. У пары закрытых дверей, над каждой из которых по трафарету выведено «Вход воспрещен», стоял автоматчик. Несколько человек в синем милицейском камуфляже, ожесточенно спорящих друг с другом вышли из одного кабинета, забыв захлопнуть дверь. Там стояло несколько столов, заваленных бумагой, и страшно накурено, так, что хоть топор вешай. Потеснив меня, в сторону, где предполагался госпиталь, пробежала женщина в белом халате, держа в руках упаковку шприцов. На халате были свежие капли крови, поблескивающие в неровном свете ртутных ламп.

Прикинув, я пристроился ей вслед, стараясь не упустить из виду, хотя, поднявшись по небольшой лесенке, понял, что нашел бы госпиталь и так.

Первое, что сразу же бросалось в глаза, белая ширма с красным крестом, рядом с которой стоял автоматчик, вооруженный автоматом АЕК с оптическим прицелом. В отличие от остальной охраны, у него на груди болтался противогаз, наспех привязанный к бронежилету. Охранник нервно топтался с ноги на ногу, изредка заглядывая за ширму, но тут же отводил глаза.

Не менее резким ощущением, указывавшим, что я не ошибся коридором, был резко усиливавшийся запах еще свежей крови, тяжелый и какой-то густой.

Кроме того, за ширмой кто-то кричал от боли.

- Пропуск, - охранник преградил мне стволом автомата дорогу, - так не пущу!

Я достал свое направление и произнес волшебную фразу, снова сработавшую.

- Ладно, проходи, - сказал охранник, отступая в сторону, - только не особо заглядывайся, там без тебя проблем хватает.

То, что их хватало, я понял сразу же, как только зашел. Госпиталь выглядел так, словно завод недавно бомбили, а здесь лежали жертвы бомбежки. Под него отвели несколько достаточно больших помещений, над одним из которых все еще оставалась надпись «медпункт», но теперь их уже не хватало. Больничные койки стояли прямо в коридоре, поэтому иногда приходилось буквально протискиваться между кроватью и стеной.

Часть раненных была уже перевязана и спокойно лежала в койках, глядя в потолок или на пробегающих туда и сюда медсестер. Одна койка была залита кровью и два человека в резиновых перчатках и респираторах сматывали постельное белье и запихивали в черные полиэтиленовые пакеты. Крики доносились из одной комнаты, где, похоже, на живую делали операцию.

Рядом стоял еще один автоматчик, прижавшись к косяку. Когда я проходил мимо, к крикам боли примешался другой звук, похожий на хрип, но меньше секунды спустя он прервался пистолетным выстрелом. И я, и автоматчик вздрогнули. Он заглянул в помещение, что-то спросил, а потом с серым лицом вышел обратно.

- Еще один, - прошептал он убитым голосом, - когда только это кончится.

- Друг, извини, - воспользовался я случаем, когда хоть один человек здесь куда-то не торопится, - можешь подсказать мне про одного человека…

- Это не ко мне, - покачал охранник головой, - найди доктора Васнецова, он здесь вроде ходячей регистратуры. У него и спрашивай… Ребята! – отвернувшись от меня, он махнул рукой двум санитарам, закончившим с уборкой постельного белья, - Идите сюда, здесь еще один представился.

- Тогда хоть скажи, куда раненных отвезли, которых привезли с военным конвоем, - схватил я охранника за рукав, увидев, что он уходит со своего поста.

- Дальше по коридору, третья дверь налево…

У этой двери охранник стоял уже из военных, пропустив меня сразу, просто вспомнив лицо и не спрашивая пропуска. Во время операции в Кремле, как оказалось, раненных было немного, в основном те, кто попал под прицельный обстрел с колокольни в самом начале. И всего двое из них были в тяжелом положении. У остальных были случайные ранения от пулевых попаданий, но ничего особенного, бандиты били вслепую и не прицельно.

Помощь все же требовалась, поэтому отдельным соглашением заводские обязались ее предоставить. Все потраченные лекарства и перевязочные материалы военные должны были возместить, так как даже бинты было проблемой достать, но главная проблема все же заключалась в качественной медицинской помощи опытных врачей. Был достаточно квалифицированный отдел на полигоне, местная больница почти не пострадала, как и пара сельских поликлиник, но до них сейчас было очень далеко. На заводе тоже было несколько человек с медицинским образованием и несколько студентов медицинского института, каким-то чудом сюда добравшихся вместе с парой преподавателей. Один из них, на счастье многим раненным, оказался опытным хирургом, для которого зашить рану не составляло особого труда.

Самой большой проблемой оказалась анестезия – и лекарств для нее было крайне мало. Запасы, по идее должны были быть, но такие препараты – неплохой наркотик или сырье для него, поэтому почти все уже успели разворовать и продать на самые неподходящие для лекарства нужды. И не было ни одного квалифицированного анестезиолога, только самые общие представления об этой специальности. Приходилось поступать просто – вырубать пациента лошадиной дозой снотворного, которое, как ни странно, перестало считаться актуальным препаратом, а кто употреблял его без особого разрешения, мог даже схлопотать наказание. Минус был большой и очень неприятный, снотворное не отключало нервные окончания, а просто затормаживало деятельность мозга. В ходе операции пациент мог прийти в себя от боли, причем в самый неподходящий для этого момент. Руки и ноги заранее привязывали к операционному столу, чтобы не дергался, но опасность болевого шока все равно оставалась.

Легкораненые, с промытыми и перевязанными ранами, спокойно лежали в своих кроватях, некоторые даже разговаривали. Их было немного, чуть более десятка человек. Кроватей обоих тяжелораненых не было – в данный момент их оперировали. А вот у дальней стены, словно отдельно, чтобы не перепутать, были кровати с пленниками, раненными в момент освобождения.

Тоже случайные пули или осколки. Возле них суетилась нянечка, полная женщина, давно перевалившая за шестьдесят, разговаривающая спокойным, нежным голосом, как с маленькими детьми. Один из раненных держал ее за руку и мычал, пытаясь что-то выговорить, но у него ничего не получалось, лишь воздух со свистом вырывался из поврежденного горла.

Кровать с Лавандой я увидел почти сразу. Лицо у нее было не повреждено, только сильно побледнело, я бы даже сказал, что слишком сильно. Глаза запали и смотрели в потолок с безумной отрешенностью от всего мира, разочаровавшиеся с самом его существовании. Время от времени нянечка протирала ей лоб влажным полотенцем, каждый раз озабоченно вздыхая.