Дэниел Уилсон - Роботы Апокалипсиса

Человек пятится обратно к лесу.

— В чем дело? Куда вы?

— Извините, леди, но Роб подсадил вам «жучка». В нескольких милях отсюда трудовой лагерь. Машины используют вас как наживку. Не пытайтесь следовать за мной.

Мужчина исчезает в лесной тьме. Прикрыв ладонью лицо от солнца, я пытаюсь разглядеть, куда он делся.

— Стойте, стойте! Где трудовой лагерь? Как его найти?

Из леса доносится еле слышное эхо:

— В Скарсдейле, в пяти милях к северу. Идите по дороге, чтобы солнце было по правую руку. Будьте осторожны.

Голос умолкает. Я снова одна.

В грязной траве я вижу свой извилистый след, ведущий на север, и понимаю, что стою на дороге, которая уже начала зарастать. Мои руки-палочки все еще обнимают меня, и я заставляю себя разжать их. Я слаба, я ранена. Мое тело хочет дрожать, хочет упасть на землю и сдаться.

Но я ему не позволю.

Я возвращаюсь за своими малышами.

Если прикоснуться к бугорку, он начинает двигаться. На коже небольшой разрез: наверное, здесь они его и вставили. Но ранка выше по бедру — значит, эта штука, чем бы она ни была, движется — по крайней мере может двигаться, если захочет.

«Жучок». Мужчина в камуфляже сказал «жучок». Я прыскаю, задумываясь о том, насколько буквально можно понимать данное описание.

Оказывается, практически буквально.

Возвращаются обрывки воспоминаний — смутные картинки: чисто выметенная мостовая, большое, хорошо освещенное металлическое здание, похожее на ангар для самолетов. Другое здание с многоярусными кроватями, уходящими к потолку. Как выглядят они — тюремщики, — я не помню. Правда, вспомнить я и не пытаюсь.

Примерно после полутора часов ходьбы я замечаю вдали расчищенную площадку, над которой поднимаются облачка дыма. Широкая металлическая крыша и низенькая ограда из сетки блестят на солнце. Наверное, это и есть лагерь для военнопленных.

В ноге возникает странное ощущение: «жучок» скользит, напоминая о своем присутствии. Из-за него тот мужчина отказался мне помочь. Наверняка «жучок» сообщает машинам, где я, чтобы они могли поймать и убить других людей.

Надеюсь, роботы не ожидали, что я вернусь.

При виде бугорка, пульсирующего под кожей, на меня накатывает тошнота. Ни за что не буду жить с «жучком» внутри. Нужно что-то с ним сделать.

И это будет больно.

Два плоских камня. Длинная полоска ткани, оторванная от рукава. Левой рукой я вдавливаю один из камней в бедро сразу за бугорком. «Жучок» начинает двигаться, но уйти не успевает: я, закрыв глаза и подумав о Матильде с Ноланом, с размаху опускаю второй камень. В ноге вспыхивает боль, слышен хруст. Я еще три раза бью камнем по ноге и падаю на землю, крича от боли. Затем лежу на спине и, тяжело дыша, смотрю сквозь слезы на синее небо.

Проходит минут пять, прежде чем я набираюсь смелости взглянуть на поврежденную ногу.

«Жучок», чем бы он ни был, похож на тупоконечный кусок металла с десятками дрожащих ножек, покрытых колючками. Часть панциря вдавлена в кожу, которая превратилась в бесформенную массу: наверное, он прорвал кожу после первого удара. По ноге, смешиваясь с кровью, течет какая-то жидкость. Я обмакиваю в нее палец и подношу к лицу. Пахнет химикатами — взрывоопасными химикатами, вроде керосина или бензина.

Мне и в голову не приходило, что я могла носить в себе бомбу.

Плакать я себе не разрешаю.

Заставив себя взглянуть на раздавленного «жучка», я осторожно вытаскиваю его из-под кожи. С противоположной стороны его корпус не поврежден. Я бросаю штуку, и она безвольно приземляется. «Жучок» похож на две упаковки мятных пастилок с огромным количеством ног и двумя длинными и мокрыми антеннами. Прикусив нижнюю губу и пытаясь не разреветься, я заматываю ногу полоской синей ткани.

Затем поднимаюсь и хромаю в сторону трудового лагеря.

Сторожевые пушки. В голове всплывает воспоминание: трудовой лагерь охраняют сторожевые пушки — серые холмики в земле, которые поднимаются и убивают всех, кто подходит на определенное расстояние.

Лагерь «Скар».

Из-за деревьев я наблюдаю за тем, что происходит на поле. Над плотным цветочным ковром летают жуки и птицы, не обращая внимания на комки одежды — трупы тех, кто собирался спасать людей. Роботы не пытаются замаскировать лагерь — напротив, они используют его в качестве маяка для выживших. Потенциальные освободители гибнут один за другим, а их тела скапливаются на поле, превращаясь в почву, в пищу для цветов.

Если много работать и не высовываться, машины накормят тебя и не дадут замерзнуть или заболеть. Постепенно ты привыкаешь не обращать внимания на резкий треск стреляющих сторожевых пушек, заставляешь себя забыть о том, что значит этот звук. Ты ищешь пряник, а кнут уже не видишь.

С одной стороны комплекса видна бурая «змейка» — люди, которых привели сюда из другого лагеря. Не колеблясь, я обхожу пушки стороной и ковыляю в сторону очереди.

Двадцать минут спустя я вижу шестиколесную бронемашину с орудийной башней наверху; подпрыгивая на ухабах, эта штука едет со скоростью мили четыре в час. Я подхожу к ней, держа руки на виду, и содрогаюсь, когда машина наводит на меня свое орудие.

— Не выходите из очереди. Не останавливайтесь. Не приближайтесь к машине. Выполняйте немедленно или будете уничтожены, — говорит автоматический голос, доносящийся из громкоговорителя на башне.

Рядом с бронемашиной идет колонна людей. Некоторые несут чемоданы или рюкзаки, но у большинства из имущества только то, что на них надето. Одному богу известно, сколько они так маршируют — и сколько их было, когда они отправились в поход.

Кое-кто устало поднимает голову, чтобы взглянуть на меня.

Не опуская рук и не сводя глаз с башни, я встаю в очередь. Пять минут спустя ко мне присоединяется мужчина в заляпанном грязью костюме и парень в пончо. Они обступают меня с двух сторон, и мы замедляем шаг, чтобы приотстать от бронемашины.

— Ты откуда? — спрашивает мужчина в костюме.

— Оттуда, куда мы идем, — отвечаю я, глядя вперед.

— И где это?

— Трудовой лагерь.

— Трудовой лагерь?! — восклицает парень в пончо. — То есть концентрационный? — Он разглядывает поле; его взгляд бегает от бронемашины к зарослям высокой травы. Мужчина кладет руку на плечо своему другу.

— Не надо. Помнишь, что стало с Уэсом?

При этих словах у парня в пончо словно бы кончается завод.

— Как ты оттуда выбралась? — спрашивает мужчина.

Я смотрю на свою ногу: на штанине темное пятно засохшей крови. В общем, все понятно и без слов. Проследив за моим взглядом, мужчина решает тему закрыть.

— Мы в самом деле нужны им для работы? — спрашивает Пончо. — Но почему? Почему они не используют другие машины?

— Мы дешевле.