Владимир Владимирович - Не дай мне упасть

Эрика говорила, продолжая смотреть не на юношу, а на его колени, сквозь них, в пустоту. Учики невольно сглотнул. Он скорее готов был пережить очередной приступ ярости скандинавского берсеркера, чем такое тусклое повествование. Молодому человеку был знаком и подобный взгляд, и подобный тон. Так говорила его мать в ту пору, когда пьяница-отец периодически буянил, избивая ее и унося из дома все ценное, чтобы раздобыть денег на выпивку. Она любила посидеть с сыном, пока алкоголика не было рядом, и поговорить, монотонно и безжизненно, безо всякой веры в то, что когда-нибудь хоть что-то изменится к лучшему. Просто высказаться, услышать собственный голос и попытаться забыть глубоко вонзившуюся в сердце стальную занозу, которая непременно будет тянуть и саднить.

- То, что он вообще выжил - просто чудо. Все врачи признают. И вроде бы организм восстанавливался. Я знала, что ходить он никогда не сможет. Но папа не смог даже шевелиться толком. Он едва жует, а прошло уже столько лет. Столько всяких терапий, повторных операций, всего на свете. У него весь череп в шрамах от нейрохирургии. И все равно - никаких изменений. И даже не разговаривает. Совсем. Мой отец - живой труп на содержании правительства.

Учики незаметно для себя и говорившей собеседницы сел рядом с ней. Он слушал, не отрывая взгляда от лица, устремленного взглядом в никуда.

- Иногда мне кажется, что они над ним так издеваются. Иногда я хочу, чтобы его просто убили. Просто... перестали кормить, или, не знаю... Я хочу смерти родному отцу. Он же никогда не поправится.

Плечи, такие беззащитные в непривычном платьице, вздрогнули. Но Эрика не плакала. Любая другая девушка на ее месте вряд ли бы удержалась. А она всего один раз не справилась с собой.

- И все равно я сюда хожу. Каждый раз в его палате на меня словно тонна воды выливается. Шевелиться не могу, прямо как он. Но прихожу. Потому что иначе было бы вообще... живодерство какое-то. Если его еще и дочка бросит... Он ведь меня очень любил. Любит, то есть. И у меня все хорошо. Тогда и ему хорошо. Ему ведь, на самом деле, все равно, сколько он так будет лежать. Ему вообще все равно. Но у меня все должно быть хорошо.

Эрика повторяла и повторяла слово "хорошо", будто заклиная саму себя, уверяя, убеждая. Она по-прежнему не смотрела на Учики, но юноше не нужно было видеть ее глаз, чтобы представить их выражение.

- Вот и сегодня пришла... Тебя притащила, чтоб показать, как все замечательно. А самой тошно. Тошно и реветь хочется. Вот я дура, правда?

Какой-то частью сознания Отоко понимал, что вопрос этот риторический и не требует ответа. Эрика была не из тех людей, которым требуются уверения в их уме и неотразимости. Она не спрашивала, она укоряла себя. Ей и сейчас было тошно.

Какой-то частью сознания Отоко понимал.

Но все-таки не сдержался.

- Ничего ты не дура.

Рука сама собой опустилась девушке на плечо. Андерсен словно обожгло. Она резко дернулась и вскинула голову. На миг Учики ощутил на себе взгляд, обжигающий яростью потревоженного зверя. Эрика посмотрела на него так, будто он пытался задрать ей подол. Но злость не переросла в отчуждение. Девушка потухла так же стремительно, как загорелась. Она просто снова отвернулась. А Учики не сказал больше ни слова. Слова почему-то казались лишними. Ему просто хотелось, чтобы на опущенных плечах Андерсен не чувствовалось такой сильной ноши. Как и в палате ее отца, молодой человек захотел помочь. Но не знал, как. Не знал, что можно сделать, когда на твои плечи, подобно ноше Атласа, давит сам мир.

- Вот вы где.

Знакомый девичий голос, глубокий, чарующий, несмотря на явный холодок тона, заставил обоих молодых людей отвлечься от не самых легких дум. Китами Дзюнко стояла напротив скамьи и смотрела непроницаемо-ледяным взглядом. Рядом с ней стоял Джонни, сунув руки в карманы и явно наслаждаясь светом солнца, ласкавшего черную гриву его волос.

- Китами, - тоном, начинающим набирать вес и живость, обратилась к японке Эрика. - Тебе чего?

- Да вот хочу разок сыграть по правилам судьбы, - ответила Дзюнко, слегка иронично поведя рукой в почти театральном жесте.

- Чего-чего? - переспросила Андерсен, стряхивая с себя остатки тяжелейшего уныния и превращаясь в привычную Эрику.

- Раз уж мы с вами здесь столкнулись, то это точно судьба, - Китами повернула голову к Джонни, и тот молча кивнул, будто давая свое одобрение. - Придется вместе решать, пришли ли черти по наши души.

Мегуми Канзаки, лежа на диване, с удивлением вспоминала, как всего пару дней назад мечтала ложиться на мягкого друга как можно реже. Тогда они с Ватанабэ неспешно проживали дни в Нью-Йорке, вроде бы за кем-то следя, а вроде бы и просто бездельничая. Но вот сейчас слева из окна открывался вид на опрятную, но чужую улицу ливийской столицы. А в соседнем номере гостиницы, соединенном с комнатой Мегуми общей дверью, неслышно отдыхала Кэтрин Винтерс.

Сэм оставил их вдвоем утром и куда-то пропал. Две женщины в вестибюле гостиницы дружно почувствовали себя неуютно. Певица, не привыкшая к длительным стрессам, смотрелась совсем плохо, и Канзаки поняла, что ей придется срочно брать на себя роль сиделки. Взяв Кэтрин за руку, японка повлекла ее к лифту. При этом самой Мегуми почему-то казалось, будто взгляды всех присутствовавших в вестибюле обращены к ним. Наверное, она просто нервничала на новом месте. Канзаки никогда не любила оказываться среди чужаков.

Номера оказались удобными и даже слегка роскошными, к удивлению японки, всегда державшейся невысокого мнения об арабском комфорте. Комнаты удивляли простором и ненавязчивостью дизайна, в каждом номере имелась ванная комната с душем и восхитительная мебель. Опустившись на диван, казалось, обнявший ее мягкими подушками, Канзаки едва не задремала. Но сон, который девушка возлюбила давно и навсегда, все-таки не шел. Рядом все еще находилась Кэтрин Винтерс.

Певица, похожая сейчас на заболевшую птичку, запертую в невидимой клетке, прошла через смежную дверь и спросила:

- Ничего, если я сейчас в свой душ залезу?

- Э... - Канзаки неловко приподнялась с дивана. - Да конечно. А зачем спрашиваешь?

- Ну, мало ли, - Кэтрин улыбнулась. - Вдруг тебе Сэм велел меня постоянно в поле зрения держать. Он может.

- Да нет, - в свою очередь хмыкнула Мегуми. - Вроде ничего настолько экстремального.

- Вот и хорошо, - Винтерс потерла веко. - А то чувствую себя кошкой, которую везли в кармане. Вроде и мягко, а чувствуешь себя паршиво.

- Давай, - кивнула Канзаки. - Я пока тоже... спину расправлю после самолета.

Винтерс отправилась в душ, а Канзаки нахально принялась измерять степень уютности дивана. Окна она сначала решила закрыть и опустить шторы, чтобы отгородиться от того неприятного ощущения чуждости, что кольнуло в вестибюле. Но в помещении оказалось душновато, и девушка отложила возведение баррикад. Вместо этого она принялась разоблачаться. Сняв и повесив на стул куртку, Мегуми вдруг вспомнила, что они путешествовали без багажа. Выходило, что у нее не было запасных вещей. Это удручало. Конечно, за то время, что они выжидали возможности улететь из Сиэтла, она успела привести себя в порядок, но не настолько, чтобы остаться довольной.