Алексей Штейн - Еще один человек

Вспоминаю об эсэмэске. Достав телефон, открыл. Ага, почту… ну телефон хороший, сейчас, это я уже умею…

Через двадцать минут я полностью охренел. Совсем. Просмотрел материалы еще раз. Песец. Полный. Всему. Вообще всему. То есть…

Опять смотрю: Финляндия – стрельба, Хельсинки эвакуируют, на паромах вспышка «эпидемии»… огромные, набитые упырями плавучие громады, снятые с вертолета… Америка – паника и разбой в южных штатах, но пока контроль держится. В Европе какое-то дебилье выступает с демонстрациями в защиту упырей, а те их жрут. Азия молчит, но замолчала очень резко. В Ираке после нескольких терактов войска заперлись на базах. Россия… ну все как всегда. Бардак и песец. Правительство саморастворилось, перед тем испражнив массу умнейших вещей вроде запрета армии и ментам стрелять, приказов сдать всем гражданам оружие, запрета покидать города… И как обычно – простые люди опять идут голой задницей на амбразуру. Часть псковских десантников, до последнего солдата прикрывавшие вывоз детей из школ, водитель троллейбуса, уже укушенный, три часа собирал людей по городу, распихивая своим динозавром пробки, и потом довез их до кольца, где ждали военные. Там и умер.

Поразил сюжет с камер наблюдения – пожилой охранник, явно жертвуя собой, вступил в драку с толпой упырей, давая возможность вырваться из офиса нескольким девушкам и женщинам. Видно было неважно, но его явно искусали. А он, не обращая внимания, забил всех упырей какой-то железякой и, шатаясь, ушел в глубь офиса…

Была полезная информация – я много узнал о зомби, как их называли, а также о таких тварях, как Семеныч, – их звали «морф». О собаках и кошках, о боязни воды, об «ускоренных», или, как их называли, «шустерах», или просто «шустриках».

Было и хорошее – люди объединялись, в основном военные. За городами огораживались и держались. Вот. Вот туда мы с Дашкой и отправимся. Надо ей позвонить. Все у нас будет нормально… я, правда, не знаю как, но будет. Мы вырвемся. Мы выживем. И все будет хорошо. Никакие упыри, никакие нелюди нам не помешают. Все, не будет больше всякой дури. Ни пьянок, ни левых баб, ни лени и долбоклюйства. Я могу и сумею. Все получится. Старая жизнь кончилась, но мы начнем новую. Мы с ней…

Пискнула, придя, еще эсэмэска. О, ну прям здорово! Мы даже думаем вместе. Сейчас посмотрим…

Он проскочил в приоткрытую дверь. Раньше он часто бывал тут – и ловко спрятался за большим креслом. Конечно, если увидит, то несдобровать. Но ОНА вернулась и, не заметив его, прошла дальше.

Он был голоден. Со вчера. С самого НАЧАЛА. Хотя вряд ли он мог бы точно выразить, что это было такое – начало. Просто БЫЛО. И стало – ДО и ПОСЛЕ. И он это просто чувствовал. Он был совсем молодой, если можно так выразиться. Но уже имел опыт. Причем опыт делился на опыт «до» и опыт «после».

И опыт подсказывал: ОНА – опасна.

То, что это «она», подсказывал опыт «до». Сам он не очень понимал, что такое «она» или «он», – но вот У НИХ это есть. Но только пока они живы.

Опыт «после» протестовал – надо сохранить себя… но ГОЛОД толкал его вперед. Он еще не научился контролировать голод.

А этот запах… запах пищи… запах мяса. Шаг. Еще. Пока не очень уверенные – все же ему еще так мало времени, – но плавные и тихие движения. Вот ее видно – она сидит у этого плоского зеркала, где мелькает что-то. Раньше тут тоже сидели, другие. Их было много, разных. Тогда тоже пахло едой? Наверное… Еда…

Еще два шага… Она вдруг стала возиться с какой-то коробочкой… Отпрянув, он скрылся за косяком, замерев. Выглянул. Она закончила возиться и вдруг опустила голову на руки, вздохнула. Спит? Кажется, так они спят? Они спят сидя? А если не спит? Эта опасная палка – совсем рядом, ей только руку протянуть…

Опыт и осторожность не смогли бороться с голодом и запахом еды.

Он напрягся и приготовился к броску. Нет, вроде спит… не готова…

Голод толкнул его вперед – и он в одно движение достиг цели, вонзив зубы в источающую дурманящий запах еды добычу.

Вечер добавил мокрого снега в сумерки. Стало холодно. Вдали стреляли, однажды мимо по двору проехала машина. Кто-то кричал, потом стало тихо. Так тихо в городе не бывает. Не бывало.

Вдруг увидел картинку. Как в Гугле-мап.

Вот он, я – маленький, пока еще теплый. Вот – зум отходит – сарайчик. Двор, квартал. Вот уже видна кольцевая… вот весь Питер, Карельский, Финский залив, Ладога… Вот Скандинавия и Европа, видно уже все – Черное море и Урал…

И маленькая точка моего тела – где-то там, внизу, в сарайчике.

А вокруг холодный, враждебный, мертвый мир.

Страшно?

А вот мне не страшно. Не-а. А мне по фиг. Совсем.

От нечего делать, лежа на ватниках, баловался рацией – щелкал кнопкой. Вдруг она зашипела и что-то бормотнула:

– …цать человек, шесть машин, как принял, повтори?

Тишина, и вновь:

– …кой еще? Собирайте, кого найдете, шли всех начальников на хрен!

Нажав кнопку, рассеянно переспрашиваю:

– Что, прям туда? – просто так. Мне все равно. Помолчав, рация озадаченно бубнит неслышимому собеседнику, что свяжется с ним позже, и переходит на меня:

– Кто ты? Где находишься?

– В сарае, у помойки, – и идиотски ржу.

– Где сарай, какой сарай? Что там?

– А я гребу, где какой сарай? Темно тут, и ведра стоят, и больше ни хрена, – хамлю я невидимому собеседнику. Мне по фиг. Наплевать. Глубоко.

– Кто ты? Кто ты?

– Ха, кто я? Я… – и тут я замолкаю. Потом выключаю рацию.

Эсэмэска от Дашки была короткой:

«Не жди меня больше. Уезжай скорее, к военным. Прощай. Я тебя люблю».

И вот я лежу и думаю… о чем?

Вот сейчас я хотел ответить тому, в рации: «Я – человек!» Я же и вправду человек. Просто еще один человек. Еще один, кого он собирает, кого он спасет. Еще один выживший. Еще один человек. Разве нет?

Вот только интересно – а вот те десантники? Тот водитель, тот охранник – он человек? А те – у «Строителя»? Мы все человеки? У нас у всех, как любил я говорить раньше, – равные права, и мы все – «уникальные личности»?

Я – человек? Не сумевший разобраться с оружием, с которым справляются «тупые менты»… кто из нас человеки?

Вспомнил Ирку и дедка с сумками… и они, и я – человеки. Мы все человеки. Общечеловеки, можно сказать. Ведь все равны и одинаковы в правах, и что бы ты ни делал – ты человек. Это твое, и этого никто у тебя не отнимет, так?

Я человек, личность – и потому, спасая свою уникальную личность, обрек мужика на «тойоте» и его семью. И, стараясь спасти мою уникальную личность, погибли два самых близких мне человека – интересно, они, наверное, были не столь уникальны?

А сколько еще вокруг человеков! И все такие разные – и все человеки.

И я – человек, да? Как и все. Мы все такие, человеки.

Как там? «Человек – это звучит гордо!»