Алексей Талан - Радуга

— Но это еще не все, — продолжил Владимир, — большинство неофициальных организаций Законников, созывают срочные собрания для всех своих членов.

Владимир посмотрел на меня. Мы молчали, а потом я встал и сказал, насколько можно решительно и быстро, чтобы не успеть передумать:

— Вы знаете, если это правда, то, — я замялся, сделав паузу.

Миша и Виктор выжидательно смотрели на меня. Володя отвернулся и смотрел в окно, на проезжающий мимо крупногабаритный грузовик.

— Мы должны были вернуться на Землю, — наконец, выдохнул я.

— Вы знаете что делать? — спросил Виктор.

— А ты? — отвернулся от окна Владимир, но он уже смотрел на Михаила.

— Да, наверное, Алекс прав. Наверное, это наше предназначение.

— Ведь не зря камень выбрал именно нас. И совсем не важно, артефакт ли это, или созданный руками людей ключ, хотя я не верю в то, что такое могут сделать люди. И даже не потому, что не хватит ума или ученой смекалки. Совсем не поэтому. Просто ему не дали бы появиться в этом случае. Мы должны вернуться. А что делать, мы поймем. В крайнем случае, спросим у звезд.

Я усмехнулся и подошел к визору, висящему на столе, включая информационный канал.

— Всегда хотел вернуться, — согласился со мной Михаил.

— И вот еще что, активировать Закон у нас можешь только ты, так что решать тебе, — сказал Владимир.

— Мы идем, — ответил я.

У нас был шанс, небольшой, но который можно было реализовать. Угнать катер не так сложно. Главное — это чтобы хватило сил. А потом мне стали сниться сны, но не такие как раньше. Эти были на порядок реальнее, и страшнее. Я перестал различать где реальность, а где вымысел. Потому что, живя на грани, есть равновероятный шанс поскользнуться и упасть на любую из сторон. Я понял, что нас настойчиво зовут. Нам всем стали сниться цветные, странные сны, которые были такие яркие, что мы стали понемногу запоминать их, и делиться о них друг с другом, собираясь в кают-компании. Мы вынырнули из гиперпространства в отдалении от Солнечной системы, чтобы избежать нежелательных проверок и слежения. Лучше добраться медленно, и как будто издалека.

В кают-компании я сидел один, а остальные занимались своими делами. Я смотрел на светящийся изумрудным цветом брусочек в центре стола. На столе лежал камень. Он был зеленого цвета и светился как изумруд. В нем переплетались множество граней и волокон. Он манил и звал, но в то же время отталкивал. Это как огоньки огня, которые хочется взять в руку и поиграть с ними, но в последний момент ты отдергиваешь ладонь Мне вдруг стало нестерпимо скучно, и захотелось забыть обо всем. Я не заметил, как заснул, а когда открыл глаза, то увидел совсем другой мир. Они мне показывали мир таким, каким он был по-настоящему.

Я помню, как нас набирали на Земле. Кто-то бежал, кто-то кого-то уговаривал, а я пошел сразу. У меня были друзья и любимая девушка, но я все равно ушел. Не знаю почему. Родители нашли мне хорошее место, и я мог бы остаться, но мне показалось это не честным. Я как будто всю жизнь ждал чего-то подобного, какой-то глобальной войны. Какого-то события — и я дождался. В глубине души я был рад, но на самом деле мне было страшно. Наверное, я чувствовал фальшь. Она постоянно со мной, и я бежал, чтобы от нее избавиться. К счастью, нас отбирали внимательно. Я попал не в самый плохой батальон, а почти в элитные войска. В конце, когда все было уже решено — а перед этим — три года, три изнурительных года тренировок и простеньких рейдов для закрепления дисциплины. Нас готовили. Против кого мы воевали? Инопланетяне, оттудова. Против себя. Зачем — не знаю. Так было надо. Но воевали мы отчаянно. У нас уже имелось, чем можно было бы угрожать. То, чем можно было бы отбиваться. И мы это охотно пускали в ход. Никого не жалея. Ни себя, ни людей, ни техники. Все — на передовую. Весь мир — в огне. Население сократилось в трое — вдвое во всей Галактике, два миллиарда на Земле — это не шутка. Пшик — и все. Но мы смогли вовремя остановиться, как потом оказалось, все лишь для того, чтобы начать заново, но уже с большим размахом. Самое запоминающееся — это рейды в космосе. Абордажи — глупее не придумаешь, но это было. По самое не хочу. Выстрелы в упор и мощные очереди. Войны на монополиях и захват территорий — было все, но мы оказались лучше. К сожалению для нас. Потому что тяжесть победителя — это забота об оккупированных землях. А что с ними делать — мы понятия никакого не имеем. Все. Крах. Бессмысленно. Но мир еще продолжал дышать. Мне сорок два — слишком много, чтобы мечтать, но слишком мало, чтобы сидеть на диване и смотреть визор. Но потом все закончилось. Так же быстро, как и началось. Просто мир устал, и люди тоже стали больше не в силах держать оружие. Наверное, началась, новая эра, и я смотрю в будущее с надеждой, чтобы успеть помахать рукой тем, кто будет после меня. Мы остались на разных берегах реки, и моста никогда не построят.

— Заставить людей свернуть с выбранного ими пути практически невозможно. Человек — идеальная машина убийства, — голос немного отдает железом, как будто говорит робот. Я молчу.

— Я хочу, чтобы ты понял. Чтобы мы не меняли — все останется неизменным. Человека не поменять.

— Это плохо?

— Ты знаешь, я не могу сейчас вспомнить изначальную программу, и, даже не хочу. Просто мы боремся со следствиями, а не с причинами — это все равно, что лечить неизвестную болезнь, раз за разом ставя неверный диагноз.

Мне очень страшно хотелось спросить, чью программу он имел ввиду. Я сжимаюсь, и падаю в пропасть. А там — совсем не страшно. Летя в пустоте, где нет точек опоры — можно делать что хочешь.

Я очнулся в каюте. В согнутом положении и неловкой позе. Я разогнулся и сделал два шага. Спина нестерпимо болела — наверное, я пролежал так очень долго. А в кают-компании за это время никто из команду не появился. Я посмотрел на камень, как на бомбу за медленного действия, а потом протянул руку и положил еe на камень, инстинктивно боясь обжечься, и готовый в любой момент отдернуть еe. Мир вокруг завертелся, а потом все залило красной пеленой. Я был внутри камня, в самом его центре. Я смотрел на мир сквозь щелочку замочной скважины. Мысли пришли не сразу, а где-то через минуту, а потом я смог читать его, как книгу.

Из медицинского отсека донесся стон — и я сразу же побежал туда. Миша лежал, опутанный проводами, и умирал. Мы заплатили непростительно высокую цену, выполняя то, что должны были. Потому что цель никогда не может оправдать такие средства. Я ничего больше не мог сделать, но вкалывал обезболивающие, регулировал настройку медицинского кибера, работающего нас остатке батарей, и уходил — потому что не мог находиться рядом. Я больше не думал ни о чем — я сошел с ума. Нам немного не повезло. Когда мы подходили к Солнечной Системе, мы попали в мощный метеоритный поток, поразив самые основные системы катера, и деформировав часть оболочки. Корабль висел в пустом пространстве, с почти полностью отключенными системами. Теперь у нас осталось лишь одно — безумная надежда. Нам стало страшно. Не потому, что мы сидели уже пятый день на дрейфе, с полностью отключенными генераторами. Не потому, что в темноте нам было неуютно. Нам было неприятно осознавать то чувство безысходности, которое нас теперь окутывало. Органы чувств так сильно обострились, что мы могли чувствовать друг друга, даже не говоря ни слова. Сегодня у нас кончается еда, и мы решили все включить. Все генераторы и все системы корабля. По крайней мере — это глупо. Вот так вот сидеть и прятаться. Наверное, это наша ущербная гордость. Когда человек может что-то такое, чего не могут остальные — ему начинает казаться, что он лучше, что он стоит на голову выше остальных. Главное — не забывать, что это не так. Темнота рождает сумасшедшие идеи. Мы решили захватить яхту, обычную прогулочную яхту, и попробовать дойти. По крайней мере, у нас должен быть шанс. Я иду в рубку и включаю, на полную мощность, расходую последние запасы энергии сигнал СОС.