Андрей Посняков - Отряд

Улицы Москвы были полны народа. Люди толпились у стен домов, выглядывали из распахнутых окон, залезали на колокольни и крыши. Сидевшие на деревьях мальчишки напоминали стайки шумных воробышков - кричали, смеялись да все вытягивали шеи: ну, где же он, государь, где же?

- Ну что, Архипка? Не видно?

- А вона они! - вдруг засвистел, закричал забравшийся вышел других отрок - Архипка. - Едут, едут! Вон государь, вона… В одеждах златых… Сияет!

- Слава царю Дмитрию Иоанновичу!

- Слава!

Иван отошел от окна и в задумчивости уселся на лавку. Смотреть на нового царя его что-то не тянуло, кричать ему здравицы - тоже, и даже было немного жаль несчастного Федора. Друзья, Прохор с Митькой, все ж таки пошли на Красную площадь, поглядеть на «истинного государя московского», еще недавно без всяких затей именовавшегося в Москве просто самозванцем. Василиске, суженой, тоже любопытно стало, - не усидев на усадьбе, вышла на улицу, на площадь Иван ее не пустил, опасаясь, как бы в толпе не задавили.

Юноша походил по горнице, остановившись у серебряного зеркала, расчесал волосы костяным гребнем, тем самым, с ошкуем, что подобрал в кибитке Гарпи. Поглядев на гребень, ощутил укор совести - все ж таки, как ни крути, изменил суженой, правда, не своею охотою, а для пользы порученного дела, которое - так уж случилось - и не нужным никому оказалось. Эх, Овдеев, Овдеев… Наверное, сейчас в фаворе, быть может, даже при царе, как Басманов. Им-то хорошо. Ивану вот с приятелями что делать? Кому служить, чем заняться? За последнее время все перевернулось в государстве российском, все - себя бы не потерять.

Иван поднялся в терем, выглянув из окна, поискал глазами Василиску: та с подружками стояла на улице у забора, хихикала. Иван пристально посмотрел на будущую супругу, так, что захолонуло сердце. Подумалось вдруг - кой же черт искать еще что-то, когда вот оно, главное-то - Василисушка-люба, семья… Ну и - друзья, это уж само собою. Они-то ведь все - и Василиска, и Прохор с Митрием - никуда не делись! Вот оно, наверное, и есть то самое, ради чего стоит жить, несмотря ни на какие выкрутасы. Любовь и дружба - эти чувства оставались неизменными.

Юноша улыбнулся, а Василиска, словно что-то почувствовав, подняла глаза, улыбнувшись в ответ, помахала рукою, снова повернулась к подружкам. Иван отошел от окна, снова посмотрел в зеркало… вернее, не в зеркало, а на зеркало. Хорошее серебро, старинной работы, - в случае чего, вполне продать можно, исходя из того, что за всю поездку в Путивль парни не получили ни копейки. Да что там копейки - ни пула медного! Хорошо хоть из усадебки еще не попросили, небось на нее теперь новый хозяин найдется. Иван усмехнулся - попросят, так в Тихвин уедем, эко дело! И там, чай, землица имеется, и усадебка - не пропадем, прорвемся… А зеркало, конечно, продать неплохо было бы - деньжат выручить, на неделю бы хватило, а то и на две, при разумных-то тратах.

А Прохор-то молодец, все ж таки пристроился в кузню, ту самую, к Тимофею Анкудинову, - хозяин его ценил, заплатил не худо. Впрочем, чувствовалось, не столько кузня манила силача-молотобойца, сколько некая русоволосая краса-девица, о чем как-то упомянул Митька - дескать, видал. Ну и на здоровье! Нет, просто здорово! А то Иван уж было решил, что никак не может Прохор похоронить в сердце своем тлевшие чувства к Василиске. Это хорошо, что у парня появилась зазноба, вот еще б Митьку оженить… хотя тот, наверное, еще молод - шестнадцать едва-едва стукнуло. Это для девки шестнадцать лет - перестарок, а для младого вьюноша в шестнадцать-то еще рановато жениться.

Поднявшись по крыльцу, вошла в светлицу суженая, сбросила на лавку летник, утерла лоб рушником, пожалилась:

- Употела вся - эко, жарища-то! Как бы пожара не было.

- Господи пронеси, - перекрестился на икону Иван. - С чего это ты, Василисушка, про пожар вспомнила?

- Да солнце-то, - девушка кивнула на окно. - Вся трава повысохла. А еще перепьется народец на празднествах царских, огонь уронят - долго ли? Я к тому, Иване, что хорошо бы сегодня водицы поболе принесть. Я уж наказала слугам - хорошо, не разбежались, но заплатить бы им надо.

Юноша хмуро кивнул: конечно, надо, кто бы спорил? Вот только с каких денег?

- Зеркало продадим. - Вытянув ноги, Василиска сбросила с ног летние сапожки светло-зеленого сафьяна, тоже, про между прочим, недешевые, но, конечно, не такие дорогие, как зеркало.

- Не жаль зеркала-то будет? - усмехнулся Иван. - Любишь ведь иногда поглядеться.

Василиска махнула рукой:

- А что уж его жалеть? После новое купим. А что поглядеться не во что… - девушка лукаво прищурилась, - так ты, суженый мой, поди, мне ведь расскажешь, какая я?

Встав с лавки, Василиска закружилась по комнате, легкая, невесомая, в длинном сиреневом сарафане, который тут же расстегнула и сбросила… Распустила косу, темные волосы волнами легли на плечи… Игривый солнечный луч отчертил под белой рубашкою пленительные изгибы тела.

Иван облизал губы…

- Ну? - Девушка показала суженому язык. - Какая я?

- Красивая…

- Это я и сама знаю. Еще! Какая у меня шея?

- Лебяжья!

- А очи?

- Как озера бездонные!

- Губы?

- Карминные…

- А на вкус?

- А вот сейчас попробую!

Обняв девушку, Иван поднял ее на руки, закружил, затем бережно поставил на пол, осторожно снимая рубашку. Обнаженная красавица обхватила его, прильнув всем телом…

- Осторожней… - прошептала, изгибаясь в неге, - лавку развалим…

- Не развалим… Крепкая…

И вдруг скрипнула дверь. Ветер?

- Василисушка!

Черт! И кого принесло?

- То я, подружка твоя, Филофея.

Василиска живо накинула на себя рубаху и летник, Ивана же выгнала в смежные сени.

- Заходи, Филофеюшка. Я тут прилегла вздремнуть чуточек.

Подойдя к двери, Василиска ногой закинула под лавку домашний зипун Ивана.

- Входи, входи, подруженька. Кваску ли?

- Ой, Василисушка, не буду. - Вошедшая во светлицу девушка приятной наружности, с длинной белой косой, встревоженно осмотрелась. - Иван, суженый твой, дома ли?

- Да был дома… А ты что хотела-то? Говори, не стесняйся.

Гостья вздохнула:

- Да вот, послала Архипку, братца, с деньгами на Чертолье… Теперь вот опасаюсь - не зря ли? В городе, чай, гулянье начнется, пиво-брагу на улицы выкатят, да как бы и не водку… Упьется народ. Ой, зря послала Архипку, зря…

- А зачем послала-то?

- Да к Никодиму-купцу, с долгом. Ходила вчера по торжищу, приглядела себе ожерельице… дай, думаю, куплю, пока тятенька с товаром в отъезде. А деньгов-то и не хватило… Хорошо, купец знакомцем оказался, - отправь, говорит, служку ко мне на усадьбу - принесет оставшуюся деньгу… Во сказал, да?! Да рази служкам можно деньги доверить? Братцу родному токмо! Его и послала… Вот и тревожусь теперь, наверное, надо было подождать до завтрева.