Ярослав Коваль - С тенью в душе

Может быть, впервые в жизни мне спалось так безмятежно и так легко удалось пробудиться рано поутру. Иные говорят, что это признак чистой совести, но я думаю, тут вернее всего сыграло свою роль облегчение. Меч, занесённый над моей шеей, был наконец-то отведён судьбой. Теперь неважно, чего мне всё это стоило. Самое главное: за мной больше не гоняются чародеи целого могущественного мира в стремлении прервать нить моей жизни и вернуть повязавший мою душу артефакт на положенное место. Наверное, Логнарту стоило большого труда уладить эту проблему, но разве я не заслужил его помощи?

Может быть, не стоило так рано говорить «гоп», но, подняв голову от подушек и узрев трёх слуг, церемонно застывших у входа со стопками явно праздничной одежды в руках, я решил, что стоило. Не хоронить же они меня собрались в этих шмотках, в километре от ворот своей парадной столицы!

— Соблаговолите ли вы облачиться? — осведомился стражник. Он слегка поднадувал щёки и выглядел горделивее некуда, но в этой гордости было маловато заносчивости, по крайней мере, в мой адрес. Видимо, поручение его по-настоящему радует. Или даже льстит. — Ваша соотечественница может оказать вам помощь.

Намёк был вполне прозрачный. Что бы там ни говорил Логнарт и что бы ни признали священнослужители, прикасаться ко мне считается опасным.

— Поможешь, Жилан?

— Охотно. — Девушка взяла из стопки рубашку и с интересом погладила ткань. — Какой хороший шёлк.

— Отвернись, будь добра. — Я натянул штаны и за полминуты всё-таки сумел сообразить, что тут как застёгивается. Странно, повседневные портки по монильской моде, которые мне пришлось носить, не предлагают подобных головоломок. Что, чем параднее, тем хитрее? — Хм… Хорошая рубашка, говоришь?

— Едва ли придётся жаловаться. Я кое-что понимаю в шёлке. — Девушка помогла мне одеться, даже ремень затягивала сама, хотя у слуг, ждавших у порога, глаз дёргался. Странное дело, одежда вся чёрная, вся, кроме рубашки. И очень богато отделана серебряной тесьмой. Пуговицы и запонки так и вообще — произведение искусства! — Мне тоже нужно идти?

— Нет, сударыня. Господин пойдёт один.

— Куда идти?

— Прошу вас… Вам следует идти к воротам города. Там вас будут ждать… Сапоги удобные? Если что-то смущает, лучше переодеть сейчас.

— Я отлично умею ходить пешком.

— Вам не придётся долго идти. Только до ворот. Но однако же удобная обувь — это важно.

— Всё нормально.

Я выбрался на дорогу и зашагал по ней, не оглядываясь на палатки и шатёр, на кострище и людей, собравшихся смотреть, как я иду, — взгляды в спину чувствовались бы даже в том случае, если бы мне не помогала магия. Утренний туман рассеивался так быстро, будто его ветром сдувало. Небо играло всеми оттенками картины Айвазовского, оживляя и громаду города, теперь уже не казавшегося искусственным, хотя людей и теперь видно не было… Нет, я соврал. Вон же они! Между зубцами, на галереях, вознесённых высоко над стенами, на башнях людей столько, что градине упасть некуда. Меня сбила с толку их неподвижность. Однако почему же они не двигаются? Чего ждут?

До ворот оставалось всего ничего. Утренняя прохлада приятно освежала, не имея возможности пробраться под плотный церемонный камзол, который мне пришлось надеть поверх рубашки и застегнуть на все пуговицы. Кстати, в полдень в таком будет мучительно жарко. Как хорошо, что дефилировать в нём приходится на рассвете. Надеюсь, всё закончится задолго до того, как зной вступит в свои права.

Мне оставалось до ворот всего метров пятнадцать, когда они вдруг медленно, величаво стали распахиваться. Передо мной появились четыре человека, разодетые с вызывающей пышностью и тоже с уклоном в старину. На их фоне я выглядел строго и укоризненно, будто испанский гранд перед венецианской куртизанкой. Один из них держал в поводу коня. Роскошная зверюга — рослая, иссиня-чёрная, с переливающейся, как дорогая парча, кожей, с красиво изогнутой шеей, с пышной длинной гривой и щётками над широкими копытами. Сразу видно: сильная, массивная, будто выточенная из камня. Лука седла, уложенного ей на спину, оказалась прямо на уровне взгляда.

Правда, проблем с тем, чтоб взобраться в седло, у меня не возникло. Один из сопровождающих учтиво подержал мне стремя, подал руку, второй помог нашарить опору второй ногой. После чего оба они взяли коня под уздцы и ввели в ворота.

Взгляду открылся широкий проспект, пролёгший меж высоких и очень красивых домов. Каждый был построен из своего сорта мрамора, отделан по-новому, окутан зеленью, но все они вполне смотрелись рядом, как единый архитектурный ансамбль. Что ж, монильцы знают толк в архитектуре, надо отдать им должное. Как бы высоки ни были особняки, башни и галереи возносились над крышами, как птицы над гладью степи, и действительно возникало ощущение, будто город разворачивается на двух уровнях — жилом, тоже вполне причёсанном, приукрашенном и достойном, — и парадном. Горнем.

Я изо всех сил вертел головой. Тут было на что посмотреть и без толп горожан, поэтому по ним я лишь скользил взглядом, отмечая — да, их тут хватает. Никто не кричал, но руками махали, не молчали, и встречали явно с симпатией. Вдруг пришло в голову, что если мне предстоит всего лишь обряд по признанию своим, так это как-то чрезмерно — выгонять всех обитателей Арранарха на меня смотреть. Неужели бедным людям даже поспать вдоволь не дали, и всё из-за того, что меня, горемычного, положено по протоколу сперва продемонстрировать толпе?

Да ещё и обилие цветов, флагов… Вот что удивляет! Верхние кромки крыш были буквально увиты цветочными гирляндами. И без того тут хватало зелени, все фасады особняков были образованы ступенчатыми галереями, буквально утопающими в декоративной растительности, но гирлянды всё равно выделялись. А уж какие флаги! Они сверкали под лучами новорожденного солнца, будто сотканные из драгоценностей. Каждое полотнище являло собой какой-то новый символ, новый герб, и я начал подозревать, что улицы Арранарха увешали стягами всех областей и регионов Мониля.

Не жирно ли для одного меня?

Впрочем, если параллельно они празднуют спасение своего мира от гибели, то всё очень даже объяснимо и оправдано. А со мной просто знакомятся заодно. Как бы логично. Я ведь тоже отчасти имею отношение к причинам празднества.

Цветов вообще было очень много. Многие из женщин, стоявших вдоль обочины, были украшены венками или цветочными ожерельями — иногда они снимали их и кидали под копыта моего коня. Я улыбался им, мне была приятна их реакция на мою улыбку. Как-то не радует, когда от тебя пусть и вежливо, но шарахаются. Эти хотя бы так не делают, а просто улыбаются и машут руками.