Иван Петров - Все, о чем вы мечтали

Сумбурно, но понятно. Пепе герой! С одной рукой двух бандитов положил. Мы впятером восьмерых, я - вообще одного. Выдержка у ребят замечательная, а я на последнем этапе спасовал, засуетился. Стыдно, что делать. Мазал безбожно, три промаха из четырех.

Уже отъезжали, загрузив все отобранное Гонсало в карету, когда он, задержав коня рядом со мной, оглянулся на оставленных на дороге и произнес.

- Это были опытные люди. Никогда бы не подумал, что их можно вот так...

Правда, что ли? Или решил, что это добавит значимости нашему общему подвигу? Мне не с чем сравнивать. Просто повезло. Сегодня - нам.

Если его интересовало мое мнение, то я вообще ничего не думал. В голове было пусто и ясно, и единственное, чего мне хотелось - это побыстрее добраться до любого жилья, залезть в тепло и отогреваться кипятком. А потом заняться ногой Кугеля.

Да, еще хотелось, чтобы мы случайно, вот прямо сейчас, не встретили других, настоящих разбойников, из числа местных, вылезших на опустевшую по причине ненастья дорогу, подразмяться. Вот был бы фокус!

И вечером, когда мы верхом на той же удаче достигли вполне приличного городка с прекрасной, чудесной, замечательной гостиницей, где мне прямо внизу налилили кружку обжигающего кипятка, уже после ужина, пока занимался рукой Пепе, сидя на шикарной мягкой кровати в тепле, сытости и уюте, Гильермо, внимательно наблюдавший за сложной медицинской процедурой смены повязки, вдруг сообщил.

- На наши поиски брошены очень серьезные силы, ваше сиятельство. Не зная дороги, по который мы двинулись, они направили небольшие отряды во все возможные стороны. От одного нам удалось увернуться, второй мы перебили. Кто знает, сколько их еще? Это был сильный отряд. Нам очень повезло. Молитесь, граф, нам всем надо молиться.

На редкость неуклюже, не правда ли? Я что - молюсь мало? Пришлось перекреститься. Отвечать не стал, промолчал.

Ну вот, пожалуй, и все о том дне.

Чьи-то мертвые глаза остались там, смотреть в холодное серое небо. Но не наши. Не наши.

Потом я уснул.

- Смотрите, сэр, из фальконета можно стрелять на сто - сто пятьдесят ярдов, не дальше. Заряд маленький, картечь теряет убойную силу. Поэтому и применяют его только когда корабли сойдутся почти борт о борт. По палубам ударить, по такелажу. Можно и по шлюпкам, но попасть тяжело. Навести-то не сложно, но - качка, сэр. Трудно угадать время для выстрела. По палубам самое правильное, сэр. Обслуживать легко, заряжать - один человек справится. Развернул после выстрела жерлом к себе и - заряжай. Их на вертлюги устанавливают, прямо на борт, в носу и на корме. Разворачивай и стреляй, отдача не сильная, борт выдерживает, не ломается. Серьезные пушки на корабле все на лафетах, там откат. А эти маленькие: грохнут, дернут как жеребец и все. В крепостях применяют, тоже ставят в бойницах, но там они подлиннее. Эти судовые, сэр, короткие, чуть больше ярда. Вот та - двести сорок фунтов, потяжелее, а эта - двести с небольшим. Латунь, сэр. Если стрелять ядрами, то фунтовые ядра нужны, не больше. Но бессмыслица это, сэр, стрелять такими ядрами по кораблю. Как ореховой скорлупой плевать. Картечь нужна.

- Да где я тебе возьму картечь?

- А пули на что, сэр? Сгодятся простые пули. Фунт их отвешу, в мешочек зашью. Порох? Можно обычный ружейный порох. Тоже в мешочек, на глаз, сколько помню, по памяти. Должно получиться, сэр.

- Я не против. Давай, делай на пару зарядов. Деньги еще есть?

- Для такого дела всегда найдутся.

- Понял. На, возьми еще сотню франков, только постарайся опять разменять как- нибудь незаметно. Или я Гонсало попрошу?

Как я не жался с тратами, но остатки нашего испанского серебра закончились еще во Вьерзоне. Набранных с трупов монет и выручки от продажи всяческой трофейной дряни, а также нашего оружейного барахла, замененного на лучшее по качеству из тех же трофеев, разом сбагренного по дешевке, хватило до Шатору. Там я вынужден был запустить руку в кубышку, облегчив ее еще на сто франков. Сотню поменяли на серебро, в этом криминальном действе живейшее участие принял Гонсало. Был у него там человечек, бывал Гонсало в Шатору. Предложения остальных сводились к банальным переговорам с хозяином харчевни или поискам какого-нибудь еврея-менялы, так что - Гонсало всех выручил. Хотя, думаю, на конце сделки сидел все тот же еврей.

Количество оставленных на вооружении пистолетов - по четыре на брата - сохранили. Ребята долго объясняли мне, что теперь я владелец последней продвинутой модели, с которой об осечках можно забыть. Типа - круто. Лично мне больше пришлась по душе пара кинжалов, неизвестно с кого снятых Гонсало, так что даже не знаю, кого из присутствовавших на дороге благодарить.

Почему-то к ним мои друзья отнеслись с прохладцей, сообщив, что кинжал, которым я пользовался раньше (вытащенный из сундука) - настоящая толедская сталь, а мой новый выбор - для хлыщей, не серьезно. Продавать не стали, раз нравится, но запрятали пару в сундук: пусть там лежат, меня не позорят.

Еще оставили себе запасными-грузовыми всех трех трофейных коней: пару, захваченную Пепе, и строптивого осла, доставшегося в добычу нам пятерым. Раз жизнь пошла такая резкая, то пусть народ учится на скаку пересаживаться, не мне же одному мучиться. Приедем домой джигитами все!

Кугель, которого пока приходится подсаживать на облучок и помогать спускаться, свободен от джигитовки. Зато теперь дозоры у нас одвуконь. Осел постоянно меняет хозяев, начальная ставка при любом пари. Осла все проигрывают.

Пепе, к моему облегчению, вновь утратил чувствительность. Ни хрена не чувствует, никаких погонь и засад впереди. До Вьерзона дрожали (холодно, однако), оглядывались. К Шатору начали шутить. Природка пошла повеселей, погодка вроде наладилась.

А в Лиможе я выдал команде три выходных, вот деньги и кончились.

Невозможно жить в постоянном напряжении, пущай парни расслабятся, отдохнут. Всеобщее нескрываемое одобрение, перемигивание, радостный гык.

А начальник-то у нас - мужик?! Да кто бы сомневался!

Считаю, правильно поступил. Осталось то, что было у меня на кармане.

Нет, можно было, взявшись за руки, цепочкой, как красножопое пионерство, али по детсадовски - гуськом, пройтись, задирая головы с отвисшими челюстями, по улицам центра, осматривая город Лимож, задевая прохожих рядком оттопыренных шпаг. Архитектура - ах! Франция - ах! Посмотрите налево - собор! Посмотрите направо -церковь! Здесь в шестнадцатом веке убили того-то, здесь, в семнадцатом - сего-то, здесь в начале девятнадцатого - вас, если не посторонитесь и продолжите ухмыляться. В том доме - вон кто родился, в этом - вон что! А в том никто не рожается, там хозяевы за девками следят, предусмотрены контрацептивы. Будете смеяться - из бычьего пузыря, последняя модель. Что вы думали, это - Франция, не хухры мухры! Цилизация, ептыть!