Иван Петров - Все, о чем вы мечтали

Ну, дурак! Говорит - словно лом проглотил. С него плакат можно рисовать.

Бендеру.

Что-то ситуация начинает беспокоить. Врет про графа де Теба?

Повинуясь команде Браганцы, подскочившие палачи сдернули меня со стула, засунули вытянутые руки в петлю свисающей с потолка веревки и стянули кисти мертвым узлом. Парой рывков, не заморачиваясь с пуговицами и завязками, обнажили до пояса, выставив на всеобщее обозрение синие ребра, цыплячью грудь и цепь позвонков на спине. Бр-р! Как представлю... Не Аполлон. Жаль.

Веревочку подтянули, и я завис на цыпочках, как колбаска в кладовке.

Что ощущал? Радость, что штаны остались на мне. А то - черт знает чего можно ожидать от Браганзы, милого друга графа де Теба. Освоившись и перестав дергаться, почувствовал холод. Пока - все.

Один из палачей вышел вперед, дождался, когда я сфокусировал на нем взгляд, и показательно, пару раз, хлопнул по полу бичом, демонстративно раскрутив свернутый до этого в круг здоровенный толстенный кнут. Наверно, на стене где-то в тени висел, я его не заметил. С мой палец толщиной, а у рукоятки вообще в запястье. Хреново. Убьет, одного удара хватит.

Чо, Лопес, глазки прячешь? У самого дети есть? Ну, смотри.

Браганза что-то скомандовал: палач пошел мне за спину, второй снизу ухватился за ноги, зажал, чтобы не дрыгался.

Закрыл глаза, зажмурился. Все-таки, страшно. Каждым сантиметром кожи, каждой дрожащей жилочкой... Все!!!

Удар развалил меня на две части, под грудью. Огненный металл впился по всему кругу и пошел внутрь, к сердцу, разрывая мышцы, круша в щебень кости, выжигая нервы.

Смерть Браганзе! Будь проклят!!!

Своего крика я не услышал. Услышал, когда замолчал. Тишина.

И всхлипы. Мои всхлипы...

Взглядом натолкнулся на взгляд Лопеса. Смотри, Лопес, смотри.

А-а-а!

Второй удар раскаленным штырем проник в мозг.

Смерть, смерть Браганзе!!! Смерть Лопесу!!! Смерть палачам!!! Смерть!!!

Третий.

В глазах полыхнул огонь и унес меня в блаженство беспамятства.

Но все равно - как больно!!! Боль!!! Боль!!!

- Сеньор де Браганза, я так не могу...

- Да замолчите же вы, наконец! Вот ваша тысяча.

- Но это же...

- Еще сотня. И хватит об этом, слюнтяй.

Очередной резкий толчок, подбросивший в воздух, ожег болью спину. От такого же недавно очнулся, неизвестно сколько провалявшись без сознания. Достаточно, чтобы загрузили в тюремный фургон и отправили в неизвестность. Но об этом я подумаю потом.

Судя по палящему свету, пронизывающему сквозь решетки зловонный сумрак моей кареты, утро давно прошло. Решеток четыре, во все стороны, но все наверху: чтобы выглянуть, надо встать, а вставать мне пока рановато. Лежу на животе, головой по ходу движения, уткнувшись щекой в провонявшую мочой коровью шкуру, постеленную на дно. По-другому не получается. Можно попытаться лечь по диагонали, но - толчки! На колдобинах швыряет капитально, сколько не цепляйся. Пошло оно все нах...

Я уж думал - капец! В хомяка!

Странно, что не подох. Спину, чтобы понять, даже трогать не надо: на груди такие взбухшие рубцы, что со спиной все ясно. Каша. Нихрена не бинтовали, так и зашвырнули в фургон, еще и сапоги содрали: валяюсь босой в драных портках. Обоссанных многократно. Пытался привстать на четвереньки, но руки не держат. Странно, что ничего не помню с момента последнего удара, полный провал. Чтобы так уделать штаны нужно не меньше недели. В лежку.

Поили? Не помню, но судя по состоянию коровьей шкуры - неоднократно.

Давно везут?

Куда везут?

Почему не сдох?

Ох, б...ь, как хорошо было в бессознанке...

Ох, ох, что ж я маленьким не сдох. Как это верно иногда, однако.

Что за дорога... Колдобина на колдобине... Ох...

Остановки ежедневные, во второй половине дня, отправление до рассвета. Ночью холод собачий, днем терпимо. Из фургона не выпускают, с утра пихают в дверь бадейку с водой: хочешь - дуй в нее, вечером забирают. Попробовал, хотя шкура прокисла и воняет так, что в бадейку можно уже не заморачиваться, хватает щели в левом углу - туда. Так эти гады бадейку даже не сполоснули, выплеснули, наутро сунули назад - как есть. Два дня мучился, пока дерьмо не отмылось. В кормежку - какая-то слизская размазня из кислой муки, но кормежка пох. Интересно, если сдохну, как вытаскивать будут? Весь перемазан в говне - трясет, однако. До места повезут или выкинут? Их самих от запаха воротит.

Кроме кучера-погонщика меня сопровождают двое солдат с мушкетонами - этакими короткими ружьями с раструбом. Обалденная старина! Один сидит на крыше фургона, вдыхает мои миазмы. Другой на гнедом ушастом муле - курсирует, то отставая, то выезжая вперед. Кучера не видел, но есть же кто-то на козлах.

Мул у солдата холеный. Именной! Вся задняя половина выбрита, грива в лентах, на голове высокий букет из разноцветной шерсти. Вот с ним он и возится все время, со мной - только тот, что на крыше.

Совсем молодой, почти как я: с этим повезло, удалось договориться. Вонизма всех достала. На очередной остановке потаскал мне воды - с десяток бадеек: немного отмыл свою конуру и сам пару раз окатился. Помогло. Но как орал хозяин постоялого двора во время водной процедуры! Как орал! Солдаты подогнали фургон почти к самому колодцу, чтоб полегче носить. Хана водичке. Там теперь туалет.

Шкуру выбросили.

- Скажешь, что я ее съел. Подтвержу.

- Да пошел ты...

Жарко же, как он там целыми днями сидит...

- Эй, солдат, тебя как зовут?

...

- Эй, солдат...

- Заткнись. Нам не положено.

- Но воды же дал? Ехать долго. Эй...

- Рафаэль.

- А кто я, знаешь?

- Слышал...

- Так и мне скажи.

- Ты разбойник Хосе.

- Б...ь!!!

- Что?

- Ничего. Это на другом языке, не по-французски. Ругаюсь.

- Не понимаю, как можно забыть родной язык и помнить другие? Андалузец, не говорящий по-испански. Ты не Хосе.

- Бывает, если сильно ударят по голове. Я не Хосе, ты прав.

- Жаль. Надеялся рассказать родне, что видел Хосе Мария...

- Кто это?

- Не знаешь? Знаменитый разбойник. Хосе Мария эль Темпрамильо, его никто не может поймать. Сказали, что это ты. Может быть. Я не поверил.

- Правильно сделал. В нашем возрасте нельзя стать знаменитым. Вот ты - знаменитый?

- Ага.

- А чем?

- А хрен его знает. Еще не придумал.

- Ха-ха-ха!

- Ахха-ха-хах!

Рафаэль Риего-и-Нуньес оказался отличным парнем. Влюбленного в мула солдата звали Рамон Кабрера, а возницу - Бальдомеро. Хрен его знает, как по фамилии. Бальдомеро - и Бальдомеро, нам не мешает! Ха-ха-ха!

Кому со стороны показать - глазам не поверит. На крыше колыхающего тюремного фургона заливается смехом солдат, а из-за решетки доносится хриплый хохот узника. Психи молодые. Весна, однако.

Организм словно ждал дополнительной встряски, чтобы включить резерв на полную катушку. Не будь ареста и казни, валялся бы в постели до сих пор, боролся с заражением, помирал. А тут - и без заражения настала хана. Сразу все мелкое исчезло, даже не вспоминаю. Так и сравнить - рубцы от кнута и ожог от пули? Ха! В остальном - спина еще побаливает, но все меньше и меньше. Видок - краше в гроб кладут: на груди пять вздутых толстых рубцов, через ребра на спину уходят.