Иван Петров - Все, о чем вы мечтали

- Благодарю. С чего начнем?

- С простого. С одежды. Поменяем костюм. Тот, что вы выбрали, предназначен для верховой езды.

Без стука зашедший в отведенные мне покои лакей согнулся в низком поклоне, демонстрируя солидную плешь.

А постучать? И где тот болван в желтых чулках, что караулит у входа в комнаты? Меня, кстати, караулит.

Ответа, разумеется, не получил, да и не спрашивал. Из-под сияющей лысины донеслось.

- Ваша светлость. Вас приглашают.

Отложив толстенный том по придворному этикету, по которому (в перерывах между прочими прелестями жизни) меня учат читать по-испански, выполз из-за стола, потянулся, захрустев всеми косточками. Уже сросся со стулом. Ем, уткнувшись в книгу, если аббат не появится на обед. Латынь изучаю по катехизису. Спать не дают! Почти.

Народные нравы и обычаи, история, политика, дворцовый церемониал, кто есть кто, догматы веры. Догматы веры превалируют.

Ого? Огого!!!

Жить захочешь, не то выучишь. Некуда меня девать, если не оправдаю доверия: считайте, погиб по дороге на родину, никто косточек не найдет. Нахрен никакому монастырю не сдался. Или - или. Величествам нужен молодой герцог, или - я не нужен вообще. Из дворца не выйду.

Из какого дворца, неужто королевского? Да не может быть! Его величество не такой! Он добрый!

У него лакеи в красных чулках. У меня - тоже, если пройду испытания. Еще - у премьер-министра, князя света, герцога Алькудиа, ему специальным указом пожаловано.

Желтые штаны, два раза - Ку!!!

Имею право обращаться к королю - "кузен", шляпу вообще не снимать, с одиннадцатью прочими грандами первого ранга - на ты. С оставшимися пятьюстами тридцатью пятью особами de titulo, не делая разницы с иными нижестоящими, - на вы, c холодной вежливостью. Любая работа - западло, только занятия искусством.

Этих дворцов у меня самого по стране штук под двадцать. Одних резиденций.

Так из какого дворца? Хрена тебе, королевского! Не довезут. Отсюда, из этого, не выйду! Одно радует - казнь на площади мне больше не светит. Исчезну в подвалах, рассеюсь, словно облачко пара, как и не было меня здесь никогда. Благо - ходить недалеко, два этажа вниз.

Так и сказали?

Не-а. Сам допер. Путем сложных логических умозаключений. Развиваю мозг.

Спустились на этаж (хорошо, что не на два) и далее - третья дверь налево по коридору. Скучающий рядом снулый лакей очнулся, схватился за ручку, потянул на себя, распахивая, и тут же вошел в позу зю, демонстрируя сгорбленную спину.

Тоже входит в обучающий комплекс. Привыкаю. Главное - ничему не удивляться, ничего не делать самому, на подобострастные выпады не реагировать. Холодная надменность - так они воспринимают мою настороженность и попытки скрыть чувства. Типа - фамильное просыпается, аристократизм на марше. Эту песню не задушишь, не убьешь - черт те какое высочество, черт те в каком поколении.

Сидящие в комнате не обращали на меня внимания. Секунды две, здесь же стучать не принято. В результате Пепе, не договорив, застыл с раскрытым ртом, Гонсало уронил вытянутую из шкафа книгу, Кугель, подавившись вином, закашлялся. В остальном обошлось без разрушений и битой посуды, разве что - стул повалили, кинувшись ко мне.

- Ваше сиятельство!

- Ваше сиятельство!!!

- Граф!

Черт, ребята!!! Живы!!!

Совсем почти устроили свалку, готовясь сцепиться в дружеский клубок обьятий, сам от себя такого не ожидал - да ведь и не было пока такого, не расставались так...

Ребята затормозили, как перед стеной. Чего? В чем дело? Выгляжу, наверно, так. Похож на гранда. Аббат расстарался, нагнал портных, настрочили гардероб. На мне длиннополый жемчужно-серый фрак, панталоны в обтяжку, высокие черные сапоги. Руки утопают в вычурных белых кружевах в тон с пышным жабо, на жилетке болтаются какие-то особо дорогие брелки, ничего в этом не смыслю, верю аббату на слово. Хожу, разнашиваю, привыкаю. На руках желтые лайковые перчатки, иногда, разминаясь, прихватываю с собою трость. Гардеробом заведует специальный лакей - мой камердинер - глава куаферов, белошвеек, сапожников, портных и прочей братии. Мое дело дважды в день напяливать подготовленный наряд и - привыкать, привыкать. Да не баран, шучу! Конечно - слушаю, понимаю, начинаю разбираться. Уже нормально двигаюсь, не деревянный.

А ну вас!

Шагнул, прижал Кугеля к груди. А ведь я подрос, мы почти вровень. Голова-то у него совсем седая... Кугель!!! Как же я рад!

Остальные столпились, не зная, что сказать, потом Гонсало осторожно хлопнул меня по плечу, я оставил Кугеля и обнял его. И началось. Ребят, наконец, отпустило.

Минут через пять, когда расселись, стихли восторженные выкрики, я, оставив в покое руку Кугеля, попросил.

- Рассказывай!

Сдерживаясь, чтобы опять не вцепиться, чтобы вновь не исчез. Кугель! Родной!

- Да уж не чаяли найти! Нас через три дня отпустили, конфисковав все оружие, лошадей, карету, деньги. Без объяснений, приказали убираться из города. Хорошо - хоть одежду оставили, у Гонсало было зашито несколько монет.

- А у тебя в каблуке?

- И у меня. Дождались в Сан-Себастьяне наших Пепе, Хуана, Гильермо.

- Пепе, ты как?

- Вылечили, уже забыл.

Неприятно, ответ знаю, но, все же...

- Что с Ибаи?

- Вашими молитвами, граф. Поправится. Его мать просила передать - у нее теперь три сына. Третий - вы.

- Благодарю вас, господа.

Не умею. Никогда не умел. С этой учебой стал вообще деревянный. НО! Пусть прочтут в глазах, пусть каждый прочтет...

- Так вот, узнали, что вы отправились в Мадрид, и - за вами.

- А кто сказал про Мадрид?

Пепе довольно хмыкнул.

- Есть связи... Но, все-таки, граф, могли бы нас подождать.

Я промолчал. Друзья ждали ответа. Кажущуюся неловкость постарался развеять Кугель, нарушив повисшую тишину.

- Так вот. Приезжаем в Мадрид. Но и в Мадриде - ничего!

От стола донесся голос Гонсало. Ухмыляясь, отсалютовал мне бокалом.

- Эй-эй! Не совсем - ничего. Кое-что о графе де Теба узнать удалось. Даже увидеть, правда, издалека.

Гильермо, блаженно улыбаясь, мягко потянулся на диване.

- Да, ваше сиятельство, задали вы задачу. Пришлось поездить.

Хмыкнув на веселящуюся молодежь, Кугель продолжил свое повествование.

- Остановились в гостинице на калье де Анторча - Факельной улице. Вдруг, как-то вечером, входит к нам человек в одежде нунция, посланца святейшей инквизиции, и под расписку передает Гонсало пакет. Тот, как увидел печать на пакете - аж побледнел.

Она такая, печать инквизиции - крест, меч и розга. Сгниешь в застенках, никто не узнает. Святые отцы не любят ненужной огласки.

- Скажу так - мне стало не по себе, наслышан. Страшно. У инквизиции везде глаза и уши, может, расспрашивая, кто-то из нас не то сказал? Хуан хотел попасть на прием к самому архиепископу гранадскому Деспигу, правой руке Великого инквизитора. Донос состряпали? Вскроешь - а там приказ предстать перед священным трибуналом! Наши испанцы совсем с лица спали, а, Пепе?