Александр Лаврентьев - Неформал

«Аллилуиа», оказывается, означает «хвалите Бога», мне же это отче Евлампий говорил, а я уже и забыл! «Браконеискусный» – не испытавший брачной жизни. И я, и Маришка – браконеискусные, значит. «Варити» – предварять, а «выну» – всегда. «Ей» – значит «да», а «жрети» – принести в жертву. В общем, пока я так разбирался, еще ничего было, а потом я устал. Но, главное, и за нас помолился, и за отца, и за Евлампия. И даже за врагов всех, раз они уже умерли и ничего плохого сделать нам не могут. Ну и конечно, попросил я у Бога, чтобы вышли мы отсюда побыстрее, потому что наверху мне страшно было, но здесь – еще страшнее оказалось. А потом я читать уже не смог, фонарь выключил и одну из светящихся палочек сломал, я их целую упаковку нашел у Ивана в рюкзаке. Ее надолго должно было хватить, часов на пять. А потом я все-таки задремал… Не могу сказать, что не планировал этого заранее: я все сделал так, чтобы даже спросонья мог бы от тварей отбиться, если бы они сюда полезли. Уснул я головой на рюкзаке, а рука у меня лежала на рукояти этой самой винтовки «Хеклер-унд-Кох»…

Но я чутко спал и проснулся от того, что в проход кто-то лез. Я еще даже не проснулся, а палец уже сам собой на курок нажал, и выстрела не произошло только потому, что винтовка на предохранителе стояла. И тут я повизгивание услышал и сразу палец с курка снял, фонарик включил, а в луче фонаря знакомая белая морда показалась, а над глазами, которые в свете фонаря красным отблескивают, розовый хохолок торчит.

Жулька! Живая! Ну я руки вперед протянул, за лапы ее схватил да и внутрь затащил, а она радуется, визжит тихонько и вся передо мной извивается, хвостом своим крысиным меня по рукам бьет, сначала мне руки облизала, потом лицо, а потом пошла смотреть, кто тут еще со мной есть. Маришка сначала проснулась, а потом увидела, что это Жулька, на другой бок повернулась и снова заснула. Я уж не стал ее лишний раз тревожить, пусть отдохнет.

И так мне вдруг хорошо стало! Глажу собаку, а она живая, теплая, только шерсть местами мокрая, видать где-то по воде шла. Ну вытащил я из своего рюкзака пакет с галетами и на радостях половину ей скормил! Может, и зря, еды же у нас мало было, но я об этом в тот момент и не думал. Я теперь точно знал, что поспать можно будет: Жулька же обязательно разбудит, если кто-нибудь сюда полезет или даже рядом пройдет. А пока она ела, я ее гладил и гладил, и налюбоваться на нее не мог. Она даже и не подумала огрызаться на меня, поняла, что я ей рад. А потом она галеты доела, отряхнулась и у меня за спиной легла. Голову мне на бок положила и вздохнула так счастливо, что у меня аж в носу защипало. Мол, нашла я тебя, Шурыч! Вот ведь, оказывается, какая скотинка верная!

Во второй раз я проснулся от того, что за моей спиной в глубине пещеры Иван заворочался. Сон с меня сразу слетел. Сел я, фонарь включил, посветил на него, а он на бок перевернулся, руку под голову положил и вроде бы спит. Но точно живой! У меня от сердца отлегло. А сам я голод почувствовал. Дай-ка, думаю, пошарю по загашникам, может, чего поесть найду. Ну и нашел, представляете! Там у Ивана еще несколько брикетов армейских было и еще такая штука специально для тяжелобольных: ее водой разводишь, и раствор питательный получается. И даже вкусно, я пробовал такую вещь на сборах в интернате. Но эту штуку я про запас оставил. А один из брикетов мы с Жулькой сжевали. Я ей, правда, только четвертую часть отдал, потому что самому очень есть хотелось. Пока я упаковкой от брикета шуршал, Маришка проснулась. Голос со сна с хрипотцой.

– Все нормально? – спрашивает.

– Угу, – говорю. – Есть будешь?

Маришка сначала Ивана проверила, лоб у него, словно мамочка, потрогала, убедилась, что все в порядке, а потом второй брикет у меня взяла и есть стала. А Жулька рядом вертится, заглядывает ей в рот преданно. А Маришка ей и говорит:

– Даже и не думай, ни кусочка не дам!

А я ей и отвечаю:

– Это ты зря. Она мне жизнь спасла несколько раз. Хорошая собака.

А Маришка плечами пожимает.

– Это не собака вовсе, а мутант, и ты, Шурыч, понятия не имеешь, что у нее там за гены.

А я обиделся за Жульку.

– Ну, тебя. Эта собака Лохматому принадлежала. А он, знаешь, какой клевый, оказывается, был. Он с моим отцом дружил. Так что не обижай ее.

А Маришка вдруг вздохнула.

– Шурыч, а можно я еще посплю, что-то мне нехорошо… – и остатки брикета Жульке отдала. А Жулька их с благодарностью за один присест слизнула. А я забеспокоился.

– Конечно, Мариш, может, тебе тоже каких-нибудь таблеток выпить? Может, ты простыла?

А она головой покачала и обратно легла, в спальник закуталась, ее морозило. Я ее сверху курткой накрыл, а потом подумал и сам рядом лег, ее обнял, чтобы теплее было, а Жульке скомандовал, чтобы охраняла.

В третий раз я проснулся, потому что понял, что рядом кто-то шевелится.

Сел, смотрю, а это Иван у стены сидит, руками колени обхватил, а напротив него Жулька села, и непонятно: то ли нас от Ивана охраняет, то ли ей просто интересно, кто это такой перед ней. Я тогда подумал, что она, наверное, людей в военной форме не очень-то любит…

Я фонарик включил, Иван рукой от яркого света заслонился. Я сразу же фонарь убрал так, чтобы в глаза не било. А он и говорит:

– Спасибо, что не бросили… Что это за чудо-юдо?

А я в ответ спрашиваю:

– Ты как? Легче?

А потом смотрю: он бинты с себя снял, остатки кителя назад надел, и кажется, у него раны почти затянулись! Ну я как увидел это, так и спрашиваю:

– Иксвипрепарат? Да?

А он рукой махнул.

– Ну примерно то же самое, только функций больше! – а потом сообразил, что я не понял ничего, улыбнулся и говорит. – Не бери в голову! – а потом спрашивает, – а откуда ты про икс-ви знаешь?

– Да знаю, – говорю, – встречался я тут с бюрерами, оттуда и информация.

А потом я увидел, что у него из-под кителя татуировка виднеется, и спрашиваю:

– Там, внизу, такая же тварь была?

– Нет, – отвечает, – просто похожая… Если бы эта, я бы так легко не отделался!

А мне любопытно стало.

– А эту ты где встречал?

А он опять рукой машет, мол, неохота вспоминать.

– Давно, – говорит, – в тайге, на границе с Китаем. Думал, хороший трофей добыл, вот и наколол по дурости. Не знал тогда, что наколка эта мне так дорого обойдется.

– А почему – дорого?

– Да вот, – отвечает, – приходится теперь иногда с этой тварью встречаться, – и он опять замолчал.

А я подумал и говорю:

– Страшно, наверное?

А Иван на меня так странно посмотрел и отвечает:

– Нет, не особо, – а потом и продолжает. – Знаешь, мне кажется, девушка твоя заболела.

Я Маришкин лоб потрогал, а он, да, горячий. Тут Иван зашевелился, рюкзак к себе подтащил, покопался в нем. Ну я давай извиняться, мол, и патроны брал, и хавчик, а он опять рукой машет, мол, забудь.