Борис Царегородцев - Время больших побед

– Гвардейский флаг поднять! – скомандовал я, когда недолгие приготовления завершились. Оркестр заиграл Гимн Советского Союза, и по стальной мачте медленно поплыл вверх гвардейский флаг.

После торжеств гости разъехались. Отбыли и подводные диверсанты. Троих забирают в Москву, их переподчинили ОСНАЗу НКВД. Пятерых пока оставляют в подчинении разведки флота. Здесь на севере им, по сути, делать уже нечего. Тут и своих ребят из 181-й отдельной разведгруппы должно хватить с лихвой. Похоже, наши войска дальше реки Тана и фьорда, куда эта река впадает, наступать не намерены, планируя закрепиться на достигнутых рубежах, и это надолго. Ясно, на севере группа Большакова не задержится. Куда их могут перебросить? Думаю, лучше на Черное море, но могут и на Балтику. Теперь это не в моей компетенции, и не будем забивать этим голову, куда пошлют. Куда бы ни послали, там они будут при деле, в котором они больше всего разбираются. В нашем распоряжении остался один Низиньков, и с ним еще четверо местных, которых натаскивали еще в Гремихе. Его тоже переподчинили НКВД, но пока он остается на лодке. Ох, и как он был недоволен, что снова остался на лодке. Вначале он смотрел на меня, как пес на кусок мяса, преданными глазами. Готовый облизать тебе руку, чтобы это мясо получить, а вдруг я сжалюсь и отпущу его с остальными. А когда этот трюк не прошел, потом он смотрел, как матрос смотрит на боцмана, который наградил его нарядом в гальюн. Но впоследствии успокоился, приказ есть приказ, надо, чтобы хоть один знающий оставался на страже лодки. Назавтра запланирован вылет в столицу, с утра в Мурманск, а оттуда самолетом в Москву. Сейчас мне предстояло временно передать все дела Петровичу. Он остается тут за меня. Не знаю, на сколько задержусь в Москве. Ну а если судить по тому, что нашему экипажу предоставили месяц отдыха, то я вполне могу задержаться в Москве на три недели. И что делать три недели в Москве во время войны – не представляю. А то еще случится так, что я больше не вернусь на лодку. Мне могут подобрать и другое занятие. Эту мысль я донес до Петровича, когда передавал дела.

Утром за нами прибыл много чего повидавший на своем веку автобус – и перевозку мирных пассажиров в довоенное время, а в военное лихолетье – военный люд и раненых. Через несколько минут подъехали две эмки и два грузовика, в каждом сидело по четыре человека в форме НКВД. В одной из эмок приехал Кочетков и объявил, что наш вылет состоится в час дня, а пока надо отобрать и погрузить на машины, что прибыли с ним, некоторое оборудование и вооружение, забираемое для ознакомления и возможного воспроизводства на предприятиях страны. Список он предоставил немаленький.

– Товарищ полковник! Да вы так оставите один пустой корпус от подводной лодки, а нам на ней еще воевать и воевать, – возмутился я, глядя на список. Интересно, и кто его составлял, не согласовывая с нами. – Мы можем вам передать не больше одной трети от заявленного списка, и то в ущерб своей боеспособности.

– Товарищ контр-адмирал, это было составлено нашими компетентными сотрудниками из разных управлений и согласовано наверху, и это надо передать сейчас.

– А вам, товарищ полковник, не кажется странным, что кто-то составляет списки так, что практически выводит лодку из строя? Это попахивает скрытой диверсией, по чьему-то злому умыслу подлодка становится небоеспособной. И все это списывается на приказ сверху. Как говорится, я не я, и хата не моя, какие претензии ко мне, если просьба спущена сверху.

– Вот это уже интересно. Вы потом мне подробно все объясните, Михаил Петрович, на чем основывается ваше заключение об этой прикрытой диверсии. А сейчас отдайте приказ на погрузку того оборудования, которое вы можете отдать не в ущерб боеспособности подводной лодки.

Когда все было упаковано и погружено на транспорт, а все, кто улетал в Москву, собрали свои вещи и загрузили в автобус, Петрович построил экипаж для прощания. Многие уезжают навсегда, больше на подлодку не вернутся. Некоторые не прятали слез, прощаясь с друзьями-товарищами, и те, кто улетал, и те, кто оставался. Потом мы колонной двинулись в сторону Мурманска. На аэродроме нас ожидали три Ли-2, один предназначался для Берии и сопровождающих его лиц и для того, кого он пригласит с собой, второй для наркома ВМФ адмирала Кузнецова и его сопровождения. Третий предоставили для остальных пассажиров и груза, там командовал Григорьич, тоже летевший в Москву. Самого Берии на аэродроме пока не было, он должен прибыть к концу погрузки спецоборудования, как поведал нам Кочетков. Тут же на аэродроме готовились к полету истребители прикрытия. «Не менее двух эскадрилий», – определил я навскидку, возможно, больше. В Москву летят два наркома, около полутора десятков высших офицеров и три десятка старших, соответственно, охрана должна быть на высшем уровне. За несколько минут до конца погрузки грузов в самолеты на аэродроме показались три легковые машины и одна грузовая с нашими ластоногими.

Вместе с Берией прибыли генерал-майор Ручкин, которого переводили на другую ответственную работу в Татарстан (наркомом ГБ), и он летел вместе с шефом. Также в Москву летел и командующий флотом Головко, но он летит в самолете Кузнецова. Там же полетит пятерка Большакова, наш торпедист Буров, контр-адмирал Виноградов и еще несколько наших с подлодки, кого командировали в подчинение Наркомата ВМФ, а также сопровождающие наркома. Кузнецов пригласил и меня к себе в самолет. С Берией полетят мой бывший штурман Сан Саныч, наш летун Красильников, ныне консультант и помощник у Шахурина в Наркомате авиапромышленности. Кроме того, сюда пригласили Яковлева, нашего главного специалиста по обслуживанию ядерных реакторов, он теперь консультант в команде Курчатова, здесь же за компанию оказался Винокуров, он работает в команде Королева. И вот все эти люди собрались в самолете Берии. Консультанты по всем главным направлениям в обороноспособности страны. Берия хотел и меня пригласить, чтобы я летел с ним, но Кочетков сказал ему, что меня уже пригласил адмирал Кузнецов.

Мне, честно говоря, было как-то не по себе от его приглашения. Я бы предпочел лететь на другом самолете. Но кто в здравом уме может отказаться от приглашения, исходящего от второго лица государства? Вот именно – НИКТО. Я в том числе. Хотя страха перед ним я не испытывал, мог и отказаться, сославшись на предложение адмирала Кузнецова лететь с ним. Но зачем мне наживать врагов, да еще таких могущественных. Это я на своей подводной лодке в безопасности, и то когда она в море за тысячу миль от берега да на глубине четыреста метров. А вот тут на суше я букашка. Раздавят и не заметят.