Сергей Дмитрюк - Лик зверя

— Что это было, Сид? — услышал я взволнованный и удивленный голос Светланы у себя за спиной. Обернулся.

Она стояла подле меня и растерянно смотрела на осколки оконного стекла на полу.

— Не знаю. Не подходи к окну!

— Хорошо. Тогда я хотя бы включу свет. Ничего же не видно!

— Не нужно, — остановил я ее. — И света не зажигай. Это хорошо, что ничего не видно!

— Может быть, ты все-таки объяснишь мне, что все это означает? — возмутилась она, беря меня за руку.

— Подожди, дорогая!

Я осторожно прошел к стене, в которую угодила пуля, ощупал ее поверхность. Отверстие было совсем рядом с входом в соседнюю комнату.

— Подай, пожалуйста, фонарь, дорогая. Он там, в столике около зеркала.

Светлана выдвинула ящик стола, достала фонарь и подала его мне. Встала рядом, внимательно наблюдая за моими действиями. Я посветил себе, рассматривая небольшое отверстие. Пуля застряла в упругой пластмассе, даже не расплющившись. Я аккуратно выковырял ее ножом и рассмотрел на свету. Это не была обычная электрошоковая пуля, какими пользуются в Биологической защите. Пуля была боевой, цельнолитой, с блестящим серебристым покрытием. Таких я никогда не видел. Откуда она могла взяться здесь, на Терре?

— Сид! Ведь это в нас стреляли! — сказала Светлана. Брови ее хмурились. Казалось, она только теперь поняла, что произошло на самом деле.

— Выходит, что так, — кивнул я.

— Нас что, хотели убить? Но кто? Почему?

Светлана подняла на меня удивленные глаза.

— Пока что мне это тоже не ясно… Идем спать!

Я взял ее за руку.

— Подожди. Я уберу посуду.

Светлана шагнула к столу. Я остановил ее.

— Не нужно! Оставь все до утра. Утром уберешь.

Я покосился на стол, заставленный тарелками, открыл дверь спальни, пропуская жену вперед. Здесь не было окна, и все же, на всякий случай, я плотно прикрыл дверь и приставил к ней кресло.

— Сид! Мне страшно…

Я съежился от ее голоса. Уже два часа ночи, а сон никак не приходил. Наоборот, нервы были напряжены до предела, как перед каким-то испытанием. Я лежал, всматриваясь в темноту, и чувствовал себя одиноким, не слыша даже дыхания Светланы, забыв на время о ней. В спутанном лабиринте ночных мыслей — призрачных и полубессознательных — все приобретало новый смысл, иное измерение.

Кто-то пытался убить меня? Почему? С какой целью? Может быть, я встал у кого-то на пути?.. Связано ли это как-то с убийствами Лайкотиса и Бертона?.. Пожалуй, да. Кому-то не выгодно, чтобы я распутывал это дело. Значит, убийца все время где-то рядом? Стоит ухватиться за ниточку, потянуть, и весь клубок размотается. Возможно, убийца утром здоровается со мной, улыбается, шутит, а я даже не подозреваю, кто он на самом деле. Кто?..

Вдруг я вспомнил про список, полученный от Шульги. Еще днем я обратил внимание на то, что в нем присутствует имя Ли Лин. Она была на радиостанции в день убийства. Зачем? Простое совпадение, или?.. Я попытался вспомнить указанное в списке время выхода ее в эфир. А вдруг это действительно она? Лин вполне могла узнать, что я взял у Шульги этот список. Ведь узнала же она раньше меня о причинах смерти Бертона!

— Сид! — снова позвала Светлана.

— Что?.. Почему ты решила, что я не сплю? — испуганно спросил я.

— Я заметила… по твоему дыханию, — ответила она, как бы извиняясь. — Я не хотела тебе мешать… Сид, мне страшно! Давай улетим обратно на Землю!

— Ты хочешь вернуться на Землю?

Я взглянул на нее. Она выпустила мою руку. Ложась на бок, встряхнула головой, отбрасывая назад волосы. Посмотрела на меня.

— Хочу, очень хочу! — прошептала она.

Ее темное лицо склонилось надо мной, и я почувствовал ее взволнованное дыхание.

— Любимая моя, это невозможно…

— Я знаю! — перебила она меня. — Но я не могу, не могу больше оставаться здесь! Нет, ты не думай, я не боюсь трудностей. Я просто устала.

— Это пройдет, — заверил я ее. — Нужно только захотеть.

Она покачала головой.

— Последнее время я стала все больше тосковать по нашему Максиму. Как он там, без нас?

— Но ведь и раньше мы видели его не чаще нескольких раз в месяц, — возразил я. — И тогда ты считала это нормальным.

— Считала, — согласилась она. — Но тогда мы были с тобой на Земле! А теперь мне кажется, что он где-то очень далеко, на другом конце Вселенной, и нас разделяют годы и годы полета светового луча! Я даже зримо представляю, как этот луч упорно пробивается сквозь тьму и холод и не может достичь Земли… Понимаешь, Сид, не может!

— Ты зря так беспокоишься о нем, — сказал я. — Мальчик совсем уже взрослый, и он под надежным присмотром опытных воспитателей. В коллективе своих сверстников ему лучше. Поверь, он гордится тем, что его родители работают на малообжитой планете в другой солнечной системе. Он так прямо и сказал мне, когда мы виделись в последний раз: «Пап! Знаешь, вчера мы с ребятами спорили о том, где работать важнее для общества. Я им сказал, что вы с мамой улетаете на Терру, так они меня потом весь день расспрашивали про вас. Я им все рассказал, и если бы ты видел их лица!» Он так и сказал. Ты же знаешь, у малышей считается престижным, если родители работают на освоении новых миров.

— Знаю, — грустно вздохнула Светлана. — Он и мне об этом рассказывал. И все же, Сид, я его мать, и я не могу не беспокоиться за своего ребенка. Раньше во мне этого не было… или я просто не замечала в себе этого чувства? Это что-то очень древнее и животное! Иногда я мечусь, как затравленный зверь, переполняемая этим необузданным чувством… Я читала о таком в старинных книгах, но мне казалось, что общество воспитало нас по-иному. С детства нас учат стремлению к духовному совершенству и самосознанию. Не эгоистичное «я», а многоликое «мы», слитое из тысяч и тысяч индивидуальных «я»! Как капля, растворяющаяся в океане. Без него она высохнет и перестанет существовать, но и океан обеднеет, не будь этой капли, станет не столь полноводным. Высшие ценности нашей жизни — любовь к ближнему и долг перед обществом. Любовь одухотворенная и прекрасная — не ощущение вседозволенности, а сознание ответственности за свои поступки, без которого невозможна истинная любовь. Я считаю общественное воспитание в этом русле очень мудрым. Правда, пока еще мы не достигли желанного совершенства, но мы на пути к нему и добьемся этого, обязательно!

Светлана приостановилась, словно обдумывая сказанное. Я внимательно слушал ее, стараясь не упустить ни одной мысли. Впервые за восемь лет нашей совместной жизни она говорила со мной так предельно откровенно.

— Общество, конечно же, не истребило в нас, женщинах, материнские инстинкты, — снова заговорила она. — Да оно никогда и не стремилось к этому. Я безумно люблю своего ребенка и готова пожертвовать ради него жизнью, если такое потребуется. Но любовь моя к Максиму исходит не из темной пропасти подсознания, где она заложена инстинктами! Она исходит от разума, от сознания долга перед ним и перед обществом, которому мы доверяем самое бесценное, что у нас есть, — наших детей… Но не это беспокоит меня больше всего сейчас. Разлука с сыном тяжела, но больше всего я боюсь за тебя! Это не минутное настроение. Я боюсь за тебя с того самого момента, когда пришла в госпиталь и увидела тебя там — израненного и едва живого. А теперь еще и это… Сид, я не понимаю, что происходит! Раньше мне казалось, что мы живем на большой солнечной планете; вокруг нас добрые, честные люди, готовые в любую минуту прийти на помощь, ободрить в горе и разделить твою радость. И вдруг мрачные тучи заволокли ясное небо, скрыли от нас солнце, и во мраке сгустились, угрожая, какие-то непонятные тени, словно призраки из прошлого. Они несут с собой зло и угрожают нам смертью. Раньше я опасалась здесь только диких зверей, но они там, за оградой, в джунглях. А опасность, оказывается, притаилась совсем рядом, и исходит она вовсе не от хищных зверей!