Сергей Дмитрюк - Чаша огня

Влад Стив так громко и тяжело вздохнул, что оба — и председатель Совета ОСО, и член ВНС Палай Рам — посмотрели на него с некоторым удивлением. Лицо моего начальника было застывшим и холодным, как белый мрамор резного орнамента под потолком.

— Я хочу просить вас, — с усилием глухо произнес он, обращаясь к Эузу, — освободить меня от обязанностей начальника Особого отдела…

Широкая бровь председателя ОСО приподнялась от удивления. Он явно не ожидал такого поворота событий.

— В том, что произошло с Максимом Новаком, — более уверенно продолжал Стив, — прежде всего моя вина, как его непосредственного руководителя. Я вел всю разработку этой операции, я направлял оперативную группу в горы, и я обязан был предусмотреть все до последних мелочей. Напряженность момента тогда не позволила мне досконально проработать все возможные варианты… Но я не оправдываю себя! Я не должен был ставить Новака старшим группы, и моя вина в случившемся очевидна. Новак не только сотрудник нашего Отдела, но и мой ученик, а ошибки учеников, это, прежде всего ошибки их учителей! Поэтому я не считаю возможным для себя дальнейшее свое пребывание на должности начальника Особого отдела.

Влад Стив замолчал, зябко подернув плечами. Я заметил, как Палай Рам недоуменно посмотрел на Дана Эузу, но тот был поглощен своими мыслями.

— Я понимаю вас, Влад, — наконец, медленно произнес Эузу. Несколько секунд молчал, словно, взвешивая что-то. Затем твердо сказал: — Но я не дам на это своего согласия, хотя вы и мой друг. Я никак не могу допустить потерю для Системы такого опытного и знающего работника, как вы. Эмоции, дорогой Влад, все это только эмоции! В этом нет никакого здравого смысла! В происшедшем виноваты не вы, и даже не этот молодой человек — виноваты мы все, общество, Трудовое Братство! И не стоит сейчас оценивать степень вины каждого в отдельности, потому, что это уведет нас в сторону от истины.

Стив хотел, было возразить, но Дан Эузу остановил его жестом руки. В это время откуда-то издалека донесся призывный перезвон серебряных колокольчиков. Эузу поднял голову и прислушался.

— Начало заседания Совета. Нам пора!

Он повернулся ко мне.

— Подумайте о том, что вы скажите Совету.

— Я думаю об этом с той самой минуты…

Эузу внимательно посмотрел мне в глаза, одобрительно покачал тяжелой головой и повернулся к выходу. Я остановил его за локоть.

— Скажите, какова судьба спасенных нами женщин?

Глаза Эузу смягчились.

— Для них все уже позади. Скоро они смогут вернуться к прежней жизни, и может быть смогут забыть о случившемся.

— А Натан Мелех? Его удалось взять живым?

— Да. Захватили его и десяток его приспешников, которых он, пользуясь своими знаниями, обратил на свою сторону. Нам удалось предотвратить поистине чудовищные замыслы этого человека. Однажды осужденный Трудовым Братством, он не одумался, не встал на путь исправления, а задумал еще большее злодеяние. Он хотел использовать наших женщин, как некий биологический материал для создания каких-то «сверхчеловеков», которыми вознамеривался управлять, захватив нашу планету, и поменяв на ней существующий общественный строй. Много крови могло пролиться на Земле, многим людям мог он причинить страдания. Такое уже было в истории человечества, и осталось в нашей памяти, как фашизм. Но вы остановили этого человека, и теперь его ждет заслуженная кара…

Перезвон колокольчиков повторился снова. Дан Эузу нахмурился.

— Пора! Идемте.

Огромный амфитеатр зала заседаний был полон народа. Я остановился у входа и оглядел бесчисленные ряды. Мы стояли на самой высокой точке, а там, внизу, на крохотном пятачке, виделась прозрачная трибуна — такая маленькая и беззащитная перед этой торжественной громадой. Я оглянулся на своих спутников. Лицо Влада Стива было бледным, но в глазах, в самой глубине их, теплилась искорка надежды. И ободренный этой надеждой, я стал спускаться вниз, к трибуне, провожаемый сотнями пытливых глаз.

К полудню жара стала совсем невыносимой. Никогда раньше в это время года не было так жарко в этих широтах. Казалось, весь мир перевернулся, вопреки всем законам природы. Раскаленная, пахнущая сухой пылью, земля обжигала ноги сквозь подошвы ботинок. Душные знойные волны испарений клубились над горизонтом, поднимались в серое, пронизанное солнцем небо. Неподвижный горячий воздух висел над Ракетодромом плотным покрывалом. В нем тонули, теряя четкость очертаний, и низкие постройки из розового плавленого камня, и длинные стеклянные ангары, отражавшие солнечный свет подобно гигантским зеркалам, и острые иглы бетонных надолбов, окружавших взлетное поле с востока, и корпуса ракетопланов, стоявших на резервной полосе, разбитой на аккуратные правильные квадраты белого и голубого цветов.

Наконец, я отыскал стартовую площадку номер шестнадцать. Нужный мне ракетоплан стоял в самом конце взлетной полосы, на разгрузочном доке — видавший виды, потрепанный «космическими ветрами», не раз обитый метеоритами и обожженный жаркими лучами далеких солнц. В нем не было той парадности, которая обычно присуща мощным лайнерам дальних рейсов, рассчитанным на сотни пассажиров, не было сверкающей обшивки, надраенных до зеркального блеска «лепестков» отражателей пассажирских палуб. Это был самый обычный грузовой корабль, выкрашенный в синий цвет с широкой красной полосой по всему борту. У самой пилотской кабины красовался четкий номер 1453. Слой защитной эмали здесь сильно потрескался, слегка обнажив голубоватую нейтридную броню корпуса. Оба выходных люка — основной и аварийный — были открыты. Толстые бронированные двери тускло поблескивали серой сталью внутренней обшивки. К основному люку вел посадочный трап, подвезенный мощным тягачом на гусеничном ходу. Из аварийного люка была сброшена тонкая алюминиевая лестница.

Я запрокинул голову и посмотрел наверх. За темными стеклами поста управления двигались какие-то неясные тени, прыгали солнечные блики. Защитные фильтры ионизации были подняты, но рассмотреть все равно ничего невозможно. Обернулся. Влад Стив и Юли бредут вдоль каменной стены, укрываясь от палящего солнца в узкой полосе тени. Стив смотрит себе под ноги и выглядит еще более хмурым и сосредоточенным, чем вчера. Тяжелые шаги его подминают пыльную выгоревшую траву на обочине дорожки. Юли идет рядом, стараясь не отставать от него ни на шаг. Время от времени она безучастно озирается по сторонам. Было видно, что жара действует на нее угнетающе. Она взглянула на меня, и на губах ее появилось некое подобие улыбки, но тут же исчезло.

Я подался всем телом вперед, и инстинктивно выпрямился, потому, что раскалившаяся на солнце рубаха обожгла мне спину. Влад Стив остановился, вытер платком вспотевшее лицо. Щурясь на солнце, посмотрел на ракетоплан. Я протянул Юли руку, помогая перепрыгнуть узкий желоб, по которому стекала зеленоватая вода. Ладонь у нее была сухой и горячей. Юли убрала за ухо упавшую на лицо прядь волос, быстро посмотрела мне в глаза, и тут же потупила взор, отвернулась в сторону. Крохотные бисеринки пота поблескивали на ее лбу. С самого утра мы не обмолвились и десятком слов. Не сговариваясь, и я, и Стив, и Юли избегали говорить о предстоящем расставании. Но сейчас мне стало невыносимо от этого тягостного молчания. Стараясь заглушить в себе желание заговорить хоть о чем-нибудь, я глубоко вдохнул воздух, и едва не задохнулся, — сухой жар обжег мне легкие и горло. Откашлявшись, я снова посмотрел на Юли, и опять прочел в ее глазах смущение, словно ей было стыдно за то, что она поехала со мной на Ракетодром, за то, что была со мной рядом вчера, все эти дни, была всегда, за свою любовь и преданность.