Евгений Прошкин - Война мертвых

– Крайняя блоха уже скрылась из поля зрения, и Тихону пришлось развернуть малую башню. Собственно, ни о какой башне он не думал – ему понадобилось посмотреть, что происходит справа, и он шевельнул чем-то неопределенным, заменяющим голову. Он вспомнил прошлое занятие и попытался разгневаться на вражескую машину, это было куда проще, чем злиться на яму или на сухую ветку.

Выстрел дался без особого труда: земля перед первой блохой взметнулась вверх и окуталась огненной шалью. Черные комья грунта превратились в пепел и пыльной дымкой повисли чуть в стороне. Броневик провалился колесом в небольшую воронку и, преодолев не слишком сложное препятствие, поехал дальше.

– Промахнулся, – с виноватым смешком отметил Тихон.

– Неужели? – картинно изумился Игорь и нетерпеливо добавил:

– Давай, давай, курсант, не тяни. Что ты каждый выстрел обсасываешь? Тринадцать целей поражаются на одном дыхании: р-р-раз, и готово!

Тихон сосредоточился и, уставившись на неповрежденную блоху, возненавидел. Взрыв разнес приличный бугор между первой и второй машиной; кочка метровой высоты превратилась в пологое углубление, и проезжая его, блоха издевательски-благодарно кивнула.

– Оставь большую пушку в покое, такая мощность не нужна. “Блоху” можно прикончить, затратив втрое меньше сил. Надо только попасть.

– Ты же говорил, что энергия дармовая, – нашелся Тихон.

– Емкость накопителя не безгранична. Если израсходуешь весь запас да еще будешь ехать на предельной скорости, то до следующей перезарядки пройдет секунд десять. А сколько секунд нужно одной блохе, чтобы продолбить твою шкуру?

– Семь.

– Правильно. Поэтому никогда не разбрасывайся тем, чего может не хватить. Пробуй еще.

Тихон постарался взять себя в руки и умерить ненависть до слабой, но стойкой неприязни. Затем устремил взгляд на ближнюю блоху и внезапно понял, что в движущийся объект он никогда не попадет. Внутреннее напряжение, необходимое для выстрела, вызревало не сразу, ему требовалась небольшая пауза, блоха же тем временем успевала сместиться в сторону. Тихону приходилось переводить взгляд, и это сбивало весь настрой. Он сосредоточивался снова, и история повторялась. Чтобы подстрелить блоху, нужно было сконцентрироваться с некоторым упреждением, то есть невзлюбить пустое место, на котором вскоре окажется – если не свернет, конечно, – проклятая машина.

Как бороться не с одной блохой, а с десятком, Тихон вообще не представлял. О том, что реальный бой, в отличие от упражнения, будет проходить на бешеных скоростях, ему и думать не хотелось. Возникло тоскливое ощущение, что он взялся не за свое дело, сволочная память тут же подкинула провокационное воспоминание о жалком Филиппе, и на душе у Тихона стало совсем погано.

– Не раскисать! – прикрикнул лейтенант. – Сразу ни у кого не получается, на то и тир, чтоб тренироваться. Кроме оружия, танк оснащен целым арсеналом приборов, но научиться азам ты обязан без них.

– Какие приборы? – с тихой надеждой спросил он.

– Рано тебе еще, курсант. Стреляй.

– Может, лучше в должности водителя? Мне это удается...

– А в должности военного музыканта не хотел бы? Мне видней, куда тебя поставить, ясно? Стреляй, я сказал.

Индифферентные блохи продолжали ездить по кругу, нагло подставляя свои близкие и доступные бока. Тихон мысленно вздохнул и вновь обратился к ним. Проблемы со злостью потеряли свою актуальность – настроение было таким, что его хватило бы на уничтожение целой планеты, но этого от Тихона, к сожалению, не требовалось.

Несуразные машины конкуров, годные разве что для разгона голубей, медленно переваливались по степи, и он ничего не мог с ними поделать. Следующие два выстрела, произведенные скорее спонтанно, чем сознательно, добавили к скучному пейзажу еще пару ямок, таких же необязательных, как и присутствие Тихона на полигоне.

Броневики неторопливо кружили, будто их это не касалось. Тихон начал подозревать, что над ним попросту глумятся – не блохи, конечно, а офицеры, управляющие симулятором из чистенького и удобного класса.

"Надо что-то делать, – решил он. – Нельзя вот так сорок три минуты наблюдать за этой дурацкой каруселью. Расколошматить хотя бы одного, чтоб отомстить за унижение”.

Как уничтожить одну машину, Тихон уже знал. Выбрав на пути замыкающей блохи куст повыше, он вперился взглядом в запаршивленные листья и стал потихоньку закипать. Как только броневик приблизился к растению, Тихон дозированно взъярился, и ровно через секунду два из четырех малых орудия выбросили длинные голубые хвосты.

Молнии ударили прямо в центр блохи – бурая, в прихотливых разводах броня треснула и раскололась, и в тот же миг машина взорвалась, раскидав по окрестностям какие-то крупные черные куски с рваными краями. На ее месте осталась лишь покореженная ходовая часть с фрагментами заковыристых механизмов – между ними торчало, болтаясь из стороны в сторону, что-то живое или, точнее, бывшее недавно живым.

Подчеркнуто натуралистичная картина чужой смерти Тихона нисколько не взволновала. Даже если б он не знал, что полигон – не более чем галлюцинация, если б он принял гибкий отросток за агонизирующую ногу конкура, то и тогда не стал бы печалиться.

"Милейший, вам снесло череп? Простите, такая уж у меня работа. Война все-таки”.

– Мне нравятся циничные операторы, – прорезался голос капитана.

– Ладно, зачтем это как попадание, – сказал Игорь. – Но ты же понимаешь, что в бою такая уловка ничего не стоит. Когда ты вместе с противником несешься по ухабам, никакие привязки к местности невозможны.

– Понимаю, – нехотя согласился Тихон.

– Хватит с тебя, а то переутомишься. Отлипай, курсант.

Это было что-то новенькое.

– Ты имеешь в виду – возвращаться? – на всякий случай переспросил Тихон.

– Да, да.

– А как это?

– Думай.

До сих пор лейтенант вынимал Тихона сам: отключал его от симулятора, и Тихон просыпался в мягком глухом гробу капсулы. Ему даже в голову не приходило, что он способен пробудиться по собственной инициативе.

Тихон осмотрелся – по серой степи упорно тащились двенадцать блох. Другой реальности не было и быть не могло: отсюда, из перепаханной взрывами тундры, именно класс с семью красными капсулами выглядел как болезненная фантазия. Почва под гусеницами была не то чтобы совсем твердой, а чуть проминающейся, сырой и рыхлой – настоящей. Угрюмое небо со скупым светом, льющимся неизвестно откуда, неряшливость ландшафта, переходящего к горизонту в сплошные холмы, – все это казалось подлинным, и, хотя Тихон уже побывал за горизонтом, уже убедился, что весь полигон умещается в ничтожном чипе, его разум был не в состоянии смириться с эфемерностью данного мира.