Юлия Федотова - Последнее поколение

…А ведь когда-то всё было иначе. Он помнил своего врага маленьким ребёнком. Худосочные и больные «дети болот» всегда вызывали у Азры смешанное с жалостью отвращение — но только не малолетний наследник соратника Регана. Он был таким милым, он походил не на человека, а на сказочное существо вроде лесного фенела: большие серые глаза на нежном бледном личике, мягкие светлые волосы, немного испуганная улыбка — мутантов в те годы рождалось мало, он понимал, что не такой, как все, и стеснялся. Он приходил в гости к Лорги — и Азра был доволен их общением, пожалуй, оно ему даже льстило. Потому что очень уж прост и недалёк был его средний сын, а дружба с отпрыском старого аристократического рода изрядно возвышала его в глазах окружающих, пусть те и делали вид, будто в наше время благородное происхождение ничего не значит…

Но это было давно. А потом цергард Реган превратил сына в чудовище. Это происходило открыто, на виду у соратников. И они, сами отцы, ужасались: зачем так измываться над собственным ребёнком?

Дружба постепенно распалась. Он всё реже и реже наведывался к Лорги — времени и сил не оставалось для детских игр. Лицо его стало серым и жёстким, что-то жуткое появилось в глазах, улыбка пропала совсем. И настал момент, когда Азра заметил, что его мальчик откровенно боится своего приятеля, и даже сказать об этом не смеет, только смотрит зачарованно, как лягушонок на змею. Нет, Эйнер Рег-ат не бил его, не обидел ни разу — просто он сделался совсем чужим. Он перестал быть ребёнком, он научился убивать, и больше не мог дать маленькому, глуповатому Лорги ничего доброго.

Тогда Азра запретил им встречаться. Развернул с порога: «Не приходи больше к нам. И Лорги к себе не приглашай. Вам не нужно водить компанию».

Эйнер Рег-ат вскинул не него удивлённые, испуганные глаза.

— Почему?!

Мальчик был не готов к такому повороту. Он любил их семью, Азра хорошо знал это. Что он мог ответить? Только традиционное «вырастешь — поймёшь».

Наверное, он понял раньше. Когда Азра, спустя десять минут, сам не зная зачем, снова выглянул в коридор, Эйнер Рег-ат был ещё там, перед их дверью. Сидел на полу, прислонившись к стене, уткнув подбородок в колени. Плакать он уже разучился, но такое глухое и тёмное отчаяние было написано на его лице, что Азре вдруг самому стало жутко, и он тихонько притворил за собой дверь. И потом, когда Реган отрядил мальчишку в смертники, хоть и осуждал соратника на словах, и жалел ребёнка вполне искренне, втайне был доволен: такому не место среди людей.

Но всё-таки он помнил его милым маленьким мальчиком, и досадовал, что именно ему придётся его убить. Не собственными руками, конечно, но разве это меняет дело?

…— Не помешаю, соратник? — дверь кабинета отворилась без стука, унылая фигура цергарда Кузара возникла на пороге. Такая уж у него была манера — застать человека врасплох.

Соратника Кузара Азра терпеть не мог. Высокий, сутулый, нескладный, как жердь и невзрачный, как довоенная моль, он и на офицера-то не был похож, в лучшем случае, денщика. Он и был когда-то денщиком, у соратника Репра, тот его и возвысил до своего уровня, возвысившись сам, видно, что-то ещё, кроме служебных отношений, связывало их. Что именно? Азра не знал, и никто не знал (хотя, насчёт цергарда Эйнера зарекаться не стоило). Предположения стоились разные. Самые злые на язык (в частности, Добан) подозревали извращённую страсть. Цергард Репр любил баб, даже слишком любил. Но на передовой с бабами всегда проблема, так может он, будучи не в состоянии обходиться без плотских утех, нашёл замену женскому полу в лице собственного долговязого денщика? Но Азра в эту теорию не верил. Но не потому, что видел в соратниках образец морали. Слишком уж неромантичной персоной был Кузар Пру-ат, чтобы взыскательный Репр на него позарился. Если уж на то пошло, в войсках полным-полно молодых голодных мальчиков, готовых пойти на любой позор ради лишнего пайка. И нравы не столь строги, чтобы за лёгкий грешок расплачиваться высочайшими должностями. Нет, не в мужеложстве дело, тут другая, более страшная тайна, и если бы её знать… Хотя, зачем ему это знать? Разве пристало боевому офицеру, не забывшему, что такое честь, копаться в чужой грязи, будто полицейской ищейке? — одёрнул себя Азра.

— Входите, соратник, — ответил он с ледяной вежливостью. — Чем обязан визитом?

… Какой-то мутной, неприятной вышла встреча. Азра так и не уяснил до конца, зачем Репров подпевала приходил, чего от него хотел. О провальном наступлении не было сказано ни слова. Кузар перескакивал с темы на тему: о продовольственной ситуации, о безопасности на дорогах, о заключённых в камерах и сроках их содержания, о работе секретных ведомственных лабораторий и современных методах допроса… Имён не называлось, но у цергарда сложилось впечатление, будто разговор всё время крутится вокруг персоны цергарда Эйнера, именно к нему относятся туманные намёки и расплывчатые вопросы собеседника. Или это ему только казалось, потому что он на Эйнере зациклен? Сам пару раз чуть о нём не заговорил — вовремя остановился!

Азра держался отстранённо, всем своим видом давая понять: его отвлекли от дел, разговор ему неинтересен, общество Кузара неприятно. Но тот упорно и навязчиво не желал этого замечать, надоел до смерти и окончательно выбил из колеи. И без него неспокойно было на душе — стало ещё хуже. Кузар слишком недалёк, если не сказать, глуп, чтобы интриговать по собственной инициативе. Прежде он всегда действовал с подачи своего благодетеля, и нет никаких оснований предполагать, что ситуация изменилась. За Кузаром стоит Репр, это он послал бывшего денщика к Азре. То ли выведать что-то поручил, то ли наоборот, сообщить. А тому, надо полагать, не хватило ума, чтобы с задачей справиться… Или всё-таки справился?

Командующий фронтами снова и снова перебирал в уме свои слова, стараясь понять, не позволил ли себе излишней откровенности? Определённо, нет! Уклончивыми, чисто формальными были все его ответы, никаких выводов на их основании сделать невозможно. Да и не горазд Кузар на выводы, его стезя — расстрелы да пытки… Значит, надо их делать самому, из сказанного Кузаром… Ох, нелёгкая задача! Интересно, почему Репр не пришёл сам, всё-таки он способен яснее выражать свои мысли…

Эйфория к полудню пошла, но ощущение небывалой бодрости духа и тела осталась.

Шли вторые сутки на корабле пришельцев. Наверное, им стоило торопиться в обратный путь, но Гвейран был непреклонен: три дня отдыха. Не вымрет за этот срок человечество. Агарда Тапри эта его позиция обрадовала чрезвычайно, цергард Эйнер, гнетомый чувством долга, попытался возразить, но был слишком неубедителен и скоро сдался.