Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд

У Пастуха, как он сам считал, за время путешествия развился синдром недоверия к открытым пространствам. Как в теплом вагоне ехать – уж и все понятно, близко, а если что не так, то все равно разрешимо на раз. Маленький тесный мирок, маленькие проблемки, маленькие желания и недовольства – чего заморачиваться-то? А вокзал или все же вокзалы – это вовсю открытое пространство, которое, как показали все эти железнодорожные будни, чревато неожиданностями разного сорта, часто – наипаскуднейшего. И вроде ничего дурного не предвидится, ан со стремы не сойти. Опыт. А уж и очевидно: надо контратаковать. Вопрос – кого? Враг пока не шибко-то и явен, невесть откуда взялся и, по сути, невесть куда целится. И понятно бы: в Марину целится, фигурально говоря, в нее, родненькую. И сегодня, после негаданного краткого и чудесного в общем-то путешествия по иным пространствам, легко понять вражий интерес: научная фантастика да в реальной действительности дорогого стоит.

А вообще-то нелегко чувствовать себя любимого в роли зверя, за которым идут охотники. Точнее – едут. В одном и том же фирменном поезде. И уж была возможность исчезнуть из него, пересесть на другой вид транспорта, хоть бы даже и на полюбившийся Марине вертолет. Ну, длиннее дорога в Москву станет, по времени дольше в небольшие, но все же разы, а еще и дороже, хлопотливее, так ведь хлопоты-то эти милы и совсем не опасны, когда никто дорожку не перебегает…

Ан едем, как ехали. И приедем. Так Пастух свое дело понимал…

А поездной «совет в Филях» собрался в купе Марины быстро и в полном составе. Даже начальник поезда, согласно обещанию Шухратом приведенный, отвлекся от своих казенных обязанностей и первым свою позицию официально объявил:

– Стрельбы в вагоне не допущу. Попрошу выложить на стол имеющееся оружие, оно на время операции будет сохранено в моем сейфе… – Закончив официоз, добавил от себя: – Они начнут стрельбу, мы подхватим, а что обычным пассажирам делать? Под полки забиваться?.. – Аудитория слушала начальника и молчала, Шухрат тоже помалкивал. Начальник длинную тишину услышал, занервничал: – Я что, непонятно сказал? Или у кого-то другое мнение?.. – Подождал этого другого, не дождался, подбил бабки: – Лучший вариант, считаю, – задействовать профессионалов. Я связался с Ишимом, с тамошними силовиками, они вроде ситуацию поняли. Ну, по-своему, конечно. Оцепят здание вокзала, очистят перрон, вагон ловит группа захвата, профи, мы ее встречаем…

– И провожаем, – сказал Шухрат.

– То есть? – Начальник поезда не понял своего дружбана.

– Знаю я эти группы… Они там безбашенные все, пальцем спусковой крючок нащупают и – по окнам, по стенам короткими очередями, упаси Бог… Соединись с Ишимом, Пахом, отмени группу захвата, Христом Богом прошу, отмени на хрен. Пусть все оцеплено будет, пусть пассажиров и провожающих с перрона прогонят в здание вокзала… Не надо стрельбы. Сами, сказал, справимся. И свое оружие тебе никто не отдаст, уж поверь на слово, если сам никак не дотумкаешь…

– Согласен с Шухратом, – сказал Пастух. – Бескровный исход – это прелестно, но если бандиты станут стрелять, придется отвечать. Нам придется. И только нам. Где отвечать, как, из чего?.. Будем сидеть и ломать бошки – обсидимся и обломаемся. Сколько у нас стволов?.. Навскидку – четыре штуки. Я, Стрелок, Шухрат, товарищ начальник поезда, – худо-бедно, но все четверо вооружены. Наверняка у кого-то что-то еще про запас заныкано. Все умеют стрелять. Так пошли! Чего сидеть и куковать, пока они к нам сами не явятся?.. Но разведка необходима. Пусть даже поверхностная, наспех.

– Кто пойдет? – спросил Шухрат.

– Из нас – никто, – ответил Пастух. – С нашими рожами и габаритами – да в разведку по вагонам. Обосраться и не встать… Женщина пойдет…

Марина, до сих пор даже звука не подававшая, встрепенулась:

– Я пойду…

– Ага, – сказал Пастух, – мухой прям… Сидеть и не возникать. Есть у меня толковая женщина на примете… – Встал с полки, открыл дверь купе. – Всем ждать. Это приказ. И вам, товарищ Пахом, уж не обессудьте. А я ненадолго…

Задвинул за собой дверь и пошел по вагону. Знал – куда.

Проводница, имени которой Пастуху спросить не довелось, сидела у себя в купешке и что-то черное шерстяное вязала на спицах.

– Родная моя, – сказал Пастух, вторгаясь в казенное пространство и задвигая за собой дверь, – вы меня уже выручали, так мне все мало и мало. Не поможете ли еще разик?

Она подняла глаза от вязанья, глаза были красные от недосыпа, что профессии ее приличествовало, спросила спокойно:

– А что надо-то?

– Всего-то и прогуляться, – улыбнулся Пастух. – По вагонам. И будто бы по делу идете.

– А по правде, значит, не по делу… – очень понимающе протянула, отложила на приоконный столик вязанье. – И это мне надо, а?

– Не обижу, – сказал Пастух и выложил на столик красную пятитысячную бумажку. Попробовал доубедить: – Не в деньгах дело. Если все пойдет по нашей раскладке, все живы останемся, все до Москвы доедем. Но все и должны поучаствовать в том, чтоб раскладка справедливо легла, а не как ни попадя. Улавливаешь значимость момента?.. Да что я тебе мозги компостирую! Ты сама видишь и понимаешь, что в поезде происходит…

– Я понимаю, – сказала проводница и встала. – Мне идти по всем вагонам и просто смотреть? Или что-то я должна увидеть… что-то такое… так, да?.. Такое, например, как те мужики, что в наш вагон прорваться хотели?..

– Ладно мыслишь, – одобрил Пастух. – На них в оба глаза гляди, только сама не подставляйся. Ты идешь по составу, ты здесь работаешь, тебе не по фигу то, как пассажиры себя ощущают… Ты, полагаю, пассажира с билетом от пассажира… с чем?.. ну, скажем, с нехорошими мыслями отличить навскидку сумеешь?..

– Сумею, – сказала проводница. Встала, формешку оправила. – Не надо со мной, как с детенышем. Я ж не слепая, не глухая, по башке не битая. Понимаю, кого высматривать. Шесть лет уж как проводницей, а это – та еще школа… Так я пошла, командир?

– Мирного тебе пути, – искренне пожелал Пастух.

И сел на ее полку.

А она пошла. Затянула тихонько:

– На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить… Жить без любви, должно быть, просто…

Песенка эта негромкая и хорошая, а еще и к месту – про любовь-то, быстро-быстро отдалялась. А там и вагонная дверь хлопнула, закрылась. Пастух вышел в коридор из купе проводницы, тихонько дверь прикрыл. И песню докончил:

– …но как на свете без любви прожить…

Не в себе себя чувствовал. Вообще не любил провожать людей в опасный путь, хорошо подготовленных людей, вооруженных до кончиков ушей, а тут – на тебе: просто проводница. Главное секретное оружие – шпилька для волос. И ведь пошла, сама пошла, слова встречь не сказала… А он даже имени ее не помнил, за весь долбаный путь не запомнил или вообще не знал. Жизнь – *censored* конченая!.. Ну да ладно, Бог, как водится, не выдаст, свинья не съест, а конченая *censored* все не кончается и не кончается, что в принципе радует. Так что и на сей раз прорвемся…