Максим Резниченко - Мертвый Город

На земле, в нескольких шагах от неподвижно стоящего человека в плаще растет и увеличивается в размерах нечто уродливое, напоминающее что-то среднее между осьминогом и кальмаром. Его щупальца растут, удлиняясь и извиваясь, словно змеи. Его башка вытягивается, обретает форму, и ее покрывает что-то, похожее на панцирь. Не помню никакого панциря, когда рубил монстра. Вижу два черных глаза, каждый из которых размером с крупное яблоко. Шкура твари серо-зеленого цвета с бурыми пигментными пятнами разного размера. Слизь, покрывающая ее, неверно поблескивает в лучах солнца, и даже на вид она какая-то склизкая. Если «гориллы» и «волки» вызывают чувство обычной настороженности, некоего уважения к своей силе и ловкости, то при взгляде на «осьминога», который уже достиг запомнившихся размеров, ничего, кроме брезгливого омерзения, я не чувствую. И еще – ненависти. Как же, оказывается, невыносимо тяжело вот так стоять и стараться спокойно наблюдать за этим чудовищем, зная, что именно эта тварь и убьет Катю.

Я вздрагиваю, когда моего плеча что-то осторожно касается. Это Соня. Слезы стоят в ее глазах, но она твердо произносит:

– Успокойся, пожалуйста. Мы ничего не можем сделать.

Она говорит правильные слова. Шумно вздыхаю.

– Да, ты права. Спасибо.

– Это и есть тот монстр, который был за дверью? – с напряженным удивлением интересуется Семен. Ну да, он же не видел его, только щупальца.

– Это он и есть, – цедит Клаус, и я с немалым удивлением замечаю, что на нем лица нет – настолько сильно его охватили чувства.

– Вот мразь! – бросает Рыжий. – Как жалко, что его нельзя достать… А может…? – и он тянется за автоматом.

– Нет, ты ничего не сможешь сделать, – я уже почти спокоен.

Мне тяжело смотреть на тварь, но я успокаиваю себя воспоминаниями о том, как я рубил его, еще живого, но не способного сопротивляться. Меня как будто опять окатывает волной жара от разрывающихся термитных гранат.

– Он двигается, – говорит Клаус, но я и сам вижу, как монстр, перебирая щупальцами, словно скользит по земле.

Наконец, он исчезает из поля зрения, скрывшись под нами. Человек в плаще снова остается один и снова опускается на стул, чтобы перевести дух. Мы молча наблюдаем за ним, пока тишину не нарушает Рыжий:

– Это все, или он будет еще тварей создавать?

– Сейчас увидим, – отвечает ему Клаус, не отрываясь от бинокля.

Солнце медленно, но все же заметно, скользит по небосводу. Вот оно уже в зените. Тени от полуразрушенных зданий исчезают, а потом снова появляются, словно выползая из своих укрытий. А человек на площади все сидит неподвижно на своем стуле.

– Он там, что, заснул? – злится Семен.

– Не думаю, – отвечаю я. – Он явно собирается с силами и готовится к нашему прибытию. Еще, как минимум, одного монстра он еще должен создать.

– Откуда ты знаешь?

– Я с ним сталкивался, в смысле с монстром. В то время, когда на вас напали «гориллы».

– Ты его убил?

– Нет, Семен, я не смог уничтожить его. Он казался слишком, – умолкаю, подбирая слова, – слишком силен и неуязвим.

– И что это за чудовище такое?

– Думаю, что ты сам все увидишь довольно скоро.

– Надеюсь, этот, в плаще, очнется в ближайшее время.

– Так и будет, – говорит Клаус, – ведь твари, что он уже создал, живут сейчас за его счет.

– Ну конечно, – соглашается Семен и цитирует, будто читает один из конспектов с урока Учительницы, – они не могут долго существовать без человеческих эмоций, только если твари не были созданы искусственно. В этом случае существо живет за счет своего создателя, его жизненной энергии.

– Тварь может какое-то время существовать и самостоятельно, – высказывается Соня, – но это не может быть обычным паразитом. Создание должно быть достаточно сильным, например таким, которых мы называем «подобные разумным» или, как говорила Марина Яковлевна, similis prudens. Они способны прожить не менее суток без подпитки человеческими эмоциями.

– Это, что, получается, нам здесь сутки торчать? – недовольно тянет Семен. – Осьминог-то ведь точно не «простейший».

– Ты прав, – отвечаю я, – но в данном случае ты неверно формулируешь вопрос. Рассчитывать время следует не по сильнейшей твари, что итак стабильна, а, наоборот, – по тем созданиям, чей срок самостоятельного существования как раз и является минимальным. Такими являются «гориллы». Но и здесь есть нюанс, заключающийся в том, что их создатель, – я киваю на площадь внизу, где неизвестный неподвижно сидит на своем стуле, – может поддерживать тварей своей энергией.

Семен внимательно выслушивает меня, а потом со своей вечной ухмылкой выдает:

– Какие вы все умные, – и едва уворачивается от Сониного подзатыльника.

– Балбес, – беззлобно бросает ему девушка.

– Ага, – Рыжий кривляется, а потом вдруг замирает и резко разворачивается к двери в приемную, вскидывая свой автомат.

– Что там? – испуганным шепотом спрашивает Соня.

– Не знаю. Наверное, показалось, – ни тени улыбки на его лице. Семен собран и сосредоточен.

Прикидываю в уме время, что уже прошло, и вслух говорю:

– Скорее всего, объявилась наша знакомая, секретарша.

Клаус прекращает наблюдение и перехватывает оружие.

– Я проверю, – рукоятка Вала удобно ложится в ладонь, – Семен, страхуй.

Шагаю к дверному проему и осторожно выглядываю. Так и есть – тварь уже здесь. Она стоит спиной к нам, глядя в окно. Пальцы, будто сами, жмут спусковой крючок. Глухо щелкает несколько раз, и на пол летят дымящиеся гильзы. Ничего, никакого эффекта. Как и следовало ожидать, но не проверить не смог.

– Что там? – тревожится за спиной Рыжий.

– Все нормально, – отвечаю ему. – Она нас не видит. Возвращаемся.

Соня встречает нас беспокойным взглядом.

– Секретарь уже на месте, – отвечаю на ее немой вопрос, – но нас не видит и не слышит.

– Осталось только ее босса дождаться, – хмурится Семен.

Я занимаю прежнюю позицию у окна, а Рыжий встает так, чтобы контролировать еще и выход в соседнее помещение.

Снаружи снова поднимается ветер, взметая облака пыли, и это словно служит сигналом. Человек в черном плаще встает. Стул за его спиной бесследно исчезает.

– Похоже, сейчас будет продолжение, – шепчет Соня.

Я подношу к глазам бинокль и вижу, как неизвестный вскидывает левую руку. Рукав его плаща опадает, обнажая бледную кожу. Он стоит к нам вполоборота, поэтому видно, как в другой руке неизвестного что-то мерцает, отражая солнечный свет. Затаив дыхание, я наблюдаю за происходящим, уже догадываясь, что будет дальше. В ускоренном течении времени все выглядит так, словно человек сводит перед собой обе руки: левую, с закатившимся до локтя рукавом и правую, с коротким изогнутым клинком в ней. Кажется, что он просто хлопнул в ладони и быстро развел руки в разные стороны.