Грэм Макнилл - Я, Менгск

— Они сами не могли меня встретить?

— Это не безопасно.

Арктур вздохнул. Ему не стоило удивляться, но он лелеял слабую надежду, что родители смогут побеспокоиться и приехать, чтобы возвратить блудного сына в лоно семьи.

Он увидел, что Фелд оценивает его проницательным взглядом.

— Что?

— Ты изменился, — отметил начальник службы безопасности семьи Менгск. — Что-то в тебе не так, как было раньше.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, что конкретно, но то, что ты выглядишь лучше, это точно.

— Я рад, что ты так думаешь.

Фелд спокойно отнесся к сарказму Арктура.

— Хорошо… Тогда пройдем в машину.

Ангус из окна спальни наблюдал за серебряной машиной, что двигалась по дороге в сторону виллы, и тяжелое чувство сдавило его грудь. Прошло два года с тех пор, как он видел сына в последний раз, но эмоции того дня, когда Кэтрин в слезах рассказала, что Арктур ушел в армию Конфедерации, кипели в нем как никогда сильно. Ангус изо всех сил старался держать себя в руках, когда вспоминал слезы Дороти, зная, что Кэтрин возлагает большие надежды на сегодняшнее примирение семьи. А счастье Кэтрин, для Ангуса было важнее всего в мире. И он надеялся, что сможет провести этот вечер, не ругаясь с заблудившимся сыном.

— Ты готов? — спросила Кэтрин, войдя в спальню. — Он почти приехал.

Ангус повернулся и улыбнулся супруге.

— Я не знаю готов ли я, но в любом случае идем.

— Пожалуйста, Ангус, — взмолилась Кэтрин, — ты обещал!

— Я знаю, — сказал он, протягивая ей ладонь. Она прошла через комнату и взяла его за руки. — Но я не могу забыть, какую боль он причинил тебе. Какую боль он причинил нам всем.

— Ты должен. Арктур твой сын.

— Но вступление в армию… — сказал Ангус, качая головой. — Из всех способов, которые он мог выбрать, чтобы меня разочаровать…

— Прекрати, — сказала Катерина, тоном, который предупредил Ангуса, что он ходит по краю пропасти — Он наш сын, и мы будем приветливы с ним, несмотря ни на что. Ты понял меня?

— Конечно, дорогая, но этот парень выводит меня из себя.

Кэтрин улыбнулась.

— Никто не может ранить нас сильней, чем люди, которых мы любим.

— Особенно семья, — сказал Ангус.

— Особенно семья, — согласилась Кэтрин. — Они бы не расстраивали нас так, если бы мы не любили их.

— Согласен, — сказал Ангус. — Где Дороти?

— В своей комнате.

— Она спустится вниз?

— Пока нет, — расстроено сказала Кэтрин. — Она закрылась в комнате вместе с Понтием и сказала, что не хочет видеть Арктура.

— Я не понимаю, почему она может избежать всего этого, а я нет, — проворчал Ангус.

— Ты серьезно дуешься из-за того, что тебе надо что-то делать, а шестилетней девочке — нет?

— Нет, конечно, но…

— Тебе должно быть стыдно, Ангус Менгск, — сказала Кэтрин. — А сейчас пошли. Нам пора спускаться.

— Хорошо, — сказал Ангус, глубоко вздыхая и поправляя жилет, — как я выгляжу?

— Как отец, — улыбнулась Кэтрин.

Машина въехала во двор поместья и остановилась. Арктур вылез как раз в тот момент, когда мать и отец появились на верхних ступеньках парадного крыльца. Отец в строгом, без единого пятнышка, ладно скроенном костюме пепельно-серого оттенка, с эмблемой в форме головы волка на груди, а мать в фиолетово-синем элегантном платье.

В воздухе стояла свежесть, и пахло соленой водой. Со стороны океана тянуло приятным холодком. Арктур заметил пятерых вооруженных охранников, стоящих в тени внутреннего двора. Молодой человек остановился перед родителями, широко развернув плечи и пытаясь по лицам родителей прочитать их чувства. Мать тепло улыбнулась ему, и, Арктуру показалось, что даже в строгих чертах отца, проскользнул слабый намек на приветствие.

Эктон Фелд прошел мимо него, неся сумку, и молодой человек последовал за ним.

Как только Арктур поднялся на первые ступени, Кэтрин спустилась и обняла его. Отринув все мысли о сдержанности, она заплакала, и слезы покатились по ее щекам.

— Арктур, дорогой… — сквозь слезы воскликнула она. — Так хорошо, что ты дома! Мы так сильно по тебе скучали!

Он ответил на объятья матери, испытывая всепрощающее чувство возвращения. Арктур не стал противиться ему, и накопившаяся за годы горечь начала исчезать под наплывом искренней и чистой материнской любви.

Когда Кэтрин наконец отпустила его, Арктур встретился лицом к лицу с отцом.

Момент затянулся, и предшествующая теплота растаяла как далекое воспоминание. Наконец Ангус протянул сыну руку.

— Рад тебя видеть, сын, — сказал он.

Арктур через силу улыбнулся.

— И я тебя, отец.

Несмотря на сухое рукопожатие, Арктур почувствовал, что несмотря на все, отец на самом деле рад видеть его.

— Ты изменился, — сказал Ангус.

— Тоже самое сказал мне Фелд, — ответил Арктур, — хотя он не смог сказать, как.

— Твои глаза. Ты стал старше. Ты прошел через вещи, которые заставили тебя повзрослеть.

— Это хорошо?

— Я пока не знаю, — сказал отец, отпуская его руку.

Арктур увидел, как сузились глаза матери.

— А где Дороти? — обратился он к ней.

— Она наверху, — ответила Кэтрин. — Спит. Не стоит ее сейчас будить.

Арктур уловил колебание в ее голосе.

— Перестань, мама. Где она на самом деле? — спросил он.

— Она наверху, — повторила Кэтрин. — Она просто… Все еще злится на тебя.

— Спустя два года?

— Люди могут таить обиду гораздо дольше, — сказал Ангус.

Арктур кивнул головой.

— Я понимаю. Она в своей комнате?

— Да, — сказала Кэтрин, — но, может быть, ты позволишь ей спуститься, когда сама сочтет нужным, дорогой?

— Я другого мнения, — возразил Арктур. — Есть одна вещь, которую я накрепко усвоил. Проблемы практически всегда нужно встречать лицом к лицу.

— Армия научила тебя этому? — спросил Ангус.

— Нет, этому я научился у тебя, — сказал Арктур, оставляя своих родителей и входя в дом.

Холл встретил его в точности таким, каким он запомнил его: пол с шахматной плиткой, темные панели, портреты в золотых рамках. Работы матери все также стояли на мраморных колоннах. Как только Арктур пересек порог, сотни воспоминаний детства нахлынули на него.

Он остановился в теплом коридоре, ощущая, как запахи родного дома штурмуют его чувства: запах втертого в деревянный пол воска, аромат готовящегося ужина, запах лака, покрывающего серебряную посуду. Арктур слышал, как копошится на кухне прислуга, скрипы и стоны старого дома, согретого солнцем, и жужжание генератора где-то глубоко в подвале.

Дом говорил с ним на языке чувств, комбинацией тысяч различных картин, звуков и запахов, которые смешивались в одно простое чувство.

Он — дома.

Какой солдат не грезил о доме? Абсолютно все, даже те, у кого на гражданке не было ничего такого, чтобы с нетерпением ожидать конца службы. Дом — это идеализированное понятие для большинства военных, однако сейчас Арктур, находясь в доме в котором проводил в детстве каждое лето, осознал, что это не фантазия.