Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 3

— Лес жалко…

— Людей жалко больше, — возразил Рих. — Говорят, ты стал колдуном у купов. Это правда?

— Купам нужен был колдун, — объяснил я. — Другого не нашли.

— Научись думать вначале о людях, — тихо посоветовал Рих. — Потом — о деревьях. Колдун — для людей. Деревам колдун не нужен. У деревьев есть свой зелёный бог — Ру. Пусть он о них и заботится.

— А он не может разгневаться на людей? — спросил я.

— Для этого есть жертвы, — возразил Рих. — Когда люди собрались сжигать деревья, я принёс их богу жертву.

— Какие жертвы принимает Ру?

Рих посмотрел на меня снисходительно: молодо, зелено… Но объяснил:

— Сердце косули. Горячее. Свежее.

— Откуда же ты его взял, свежее?

— Когда подул ветер, — признался Рих, — я послал охотников за косулей. Её притащили живой. Учись — пока я тоже жив. Кто потом тебя научит?

— Никто, — согласился я. — Лучшего колдуна, чем Рих, никто не знает.

— Тебе надо раскрашиваться, — снова посоветовал Рих. — Когда говоришь с людьми, они на тебя смотрят. А ты весь одного бледного цвета. Смотреть не на что. Если ты раскрасишься, тебя будут лучше слушать. Зелёную и красную краску я могу тебе дать. Коричневую возьми из любой глины. Белую — из нашего камня. Его хватит на всех колдунов земли.

Рих опять пристукнул палкой и сказал несколько слов появившейся из пещеры девочке. А она принесла два пластмассовых стаканчика с порошком зелёного и красного цвета. В зелёном порошке я быстро разглядел крошечные узорчатые пластинки малахита. Это и был толчёный малахит. В далёкую старину его разводили в олифе и красили крыши в Нижнем Тагиле. Малахита там тогда было — завались… А через двести лет его стали ценить как драгоценный камень и измерять каратами. О том, чтобы толочь его в краску или выплавлять из него медь, и речи не шло… В красном же порошке, по-моему, был боксит. Может, вперемешку с толчёной красной глиной. Значит, где-то поблизости водились бокситы и медная руда. Где?

— Возьми эту краску себе, — сказал Рих. — Ты принёс мне подарки. Я должен отблагодарить тебя.

— Ты великий колдун! — ответил я. — Но тебе трудно ходить, я вижу. Может, я мог бы принести тебе такие краски? Скажи, где их взять?

— Принеси, — согласился Рих. — Если найдёшь много. Иди прямо к теплу от нашего селения. Айкупы живут левее. А ты иди прямо на полуденное солнце — целый день! К вечеру увидишь холмы. Между ними — озеро. На ближней стороне холмов — зелёная краска. На дальней стороне, за озером — красная. Наши охотники рыли там землю. Твоим оружием! Приносили мне краску. Увидишь…

— Какое племя там живёт?

— Никакое. — Рих усмехнулся. — Там мало воды. Только озерко и ручейки. Любое племя быстро выпьет эту воду. Я там давно не бывал. — Рих вздохнул. — Но нашёл эти краски я. Ещё когда ходил на охоту. И раскрасился. Поэтому и стал колдуном.

Вот, оказывается, как это происходит! Я-то всё гадал: с чего начинается в племени колдун? Выходит, с красок… А вождь может начаться с ножа, сброшенного сверху и единственного на всё племя. Как, например, у Вука…

Ну, что ж… Разговор получился очень полезный. Я и не ждал таких итогов. Теперь можно прощаться, забирать Лу-у с Полканом и прямо отсюда шпарить в вертолёте на юг, искать неведомые мне холмы. Медные и алюминиевые руды — да ещё вдали от местных племён! — для нас куда важнее, чем месторождение изумрудов в изломе Кривого ручья.

Пока летел на юг, невольно вспоминались страшные извивы судьбы и неожиданный взлёт шустрой тоненькой девчонки, которую дважды удалось мне спасти, и которая, в конце концов, стала женой моего врага. По наивности стала и неведению, разумеется. Если, конечно, Женьку можно назвать врагом… Других личных врагов у меня, собственно, никогда и не было.

…Али и Аня, побывав в пещере Тили, посмотрев её рисунки на стенах и на бумаге, а главное — сам процесс её стремительного рисования на их глазах, пришли к тому же выводу, что и я: ей непременно надо учиться! Кроме того, Анюта, как медсестра-акушерка, пришла ещё и к выводу Розиты: лететь в Город надо немедленно!

— У неё узкий таз, — сказала мне Аня. — Почти гарантированы трудные роды, да вдобавок ещё и слишком ранние… Погулять бы ей ещё хоть годик в девочках… Бедное дитя! Может, кесарево сечение понадобится? Кто его здесь сделает?.. Ведь погибнут оба!

Уговаривать Тили пришлось мне. Поскольку Анюту и Али видела она впервые. В принципе-то она не возражала, даже хотела. Но вот так, сразу?.. Боялась! И главным доводом «за» стало то, что Анюту Тили считала моей родной сестрой.

Когда мы предстали перед нею рядом с Али, она внимательно посмотрела на него — чернобрового и темноглазого красавца, на меня, совсем седого, сероглазого, и недоверчиво спросила:

— Вы — братья?

Я растерялся перед такой юной проницательностью, но «беленькая» Анюта мгновенно нашлась:

— Сан — мой брат! — Она ткнула себя в грудь. — Мой! И, значит, моего мужа. — Она кивнула на Али.

Такое объяснение вполне устроило Тили, и больше она к этому вопросу не возвращалась.

Однако предстоящие роды её беспокоили, и она спросила:

— Кто у вас там поможет мне рожать?

— Я, — ответила Анюта.

— А ты умеешь?

— Так же, как ты — рисовать. Я уже многим помогла.

Взгляд Тили выразил задумчивое сомнение: слишком молода, по её мнению, была Анюта. Но, видимо, её уверенность перевесила: Тили согласилась лететь.

Я глядел тогда на Фора, на Тулю, и благодарил судьбу за то, что Виг, узнав об этой поездке, попросился с нами. Старики хотя бы видели в своей пещере живого и здорового сына. Без его присутствия им было невыносимо тяжело отпустить Тили. Старшая дочь, считай, погибла, младшую увозят неведомо куда, сын неведомо где…

Но сын, к счастью, был здесь, рядом, весёлый, довольный, и старики не решились задерживать дочку.

— Может, ей там будет лучше, — тихо произнесла Тулю. — Пусть…

В Городе Тили родила девочку, а молоко после родов у неё не появилось. Сказались, видно, все пережитые ужасы, да и сами ранние роды. Слишком ранние! Малютка, которую Тили назвала Галю — в память о сестре! — росла на искусственном питании, в интернате, и почти без материнской заботы. Раз в день Тили приходила посмотреть на дочку и посюсюкать с нею. Дитя, зачатое без любви и даже без симпатии, не пробудило материнских чувств. Страстью Тили стали живопись и учёба живописи. Вот тут успехи были поразительным.

Али и Анюта быстро устроили выставку рисунков Тили на одиннадцатом, «прогулочном» этаже нашего Города. Есть там полуоткрытые залы для коллективных бесед в безветренные дни… Очень увлечённо Анюта рассказала об этой выставке в последних известиях. Всё-таки заметное событие: первая художница из местных племён! И люди потянулись…