Валерия Макарова - ИОН

Погода то, что нужно. Теплый летний вечер, тишина которого лишь изредка нарушается шумом листвы. В лучах солнца все еще поблескивает пыль, поднятая в воздух колесами моего автолета. Я облокачиваюсь о его крышу и нарочито смотрю в противоположную от укрытия гимнастки сторону. Проходит несколько минут, прежде чем мое боковое зрение улавливает какое-то движение. Медленно, но верно из-за деревьев появляется рейб. Она напоминает мне какого-то пугливого лесного зверька. Сегодня на ней какая-то старая потрепанная одежда – растянутая майка, едва прикрывающая живот, короткие шорты с обтрепанными отворотами и высокие разбитые сапоги, заканчивающиеся под коленями.

Заметив мой взгляд, она старается придать как можно больше непринужденности своей походке, но я все равно вижу, как ее чуть потряхивает от страха.

– Привет, – я здороваюсь первым, чтобы ей было проще заговорить со мной.

– Привет, – надо отдать ей должное, голос у нее совсем не дрожит, – а что ты здесь делаешь?

– Отдыхаю.

– Отдыхаешь? – на ее лице появляется смесь удивления и недоверия, – понятно…

– А ты? – мне едва удается сдержать улыбку, при мысли о том, что сейчас ей придется придумывать всевозможные отговорки.

– Я? Гуляю. Я вообще часто здесь гуляю.

– Знаю, – она невольно отступает на шаг назад, и я начинаю сердиться на себя за несдержанность.

– Откуда? Ты следишь за мной?

– Нет, конечно! Просто в моем автолете есть прибор, который улавливает наличие людей в ближнем радиусе. Ты довольно часто здесь мелькаешь.

– Ясно. Так и не спросила тогда… – она делает небольшую паузу, словно еще не решив, стоит говорить дальше или нет, – Как тебя зовут?

– Терен Громбольдт.

Она внимательно изучает меня своими огромными ярко-лиловыми глазами.

– Спасибо, что помогли мне тогда, господин Громбольдт.

Мне совсем не нравится этот переход на официальный тон, поэтому я довольно сердито отвечаю ей.

– Не за что. Можешь называть меня просто Терен, без всяких господ.

– Хорошо, го…Терен.

Мое имя из ее уст это просто музыка для моих ушей! Я чувствую, как мое лицо расплывается в глупой улыбке, но ничего не могу с собой поделать. Мы молчим и не знаем, что делать. Она не уходит, и я пытаюсь лихорадочно придумать тему для разговора.

– А ты чем вообще здесь занимаешься?

– Приезжаю иногда к друзьям. А вообще я живу в пятом округе. Я спортивная гимнастка.

Мне удается придать своему лицу выражение удивления, и она продолжает:

– Ты, наверное, и не знаешь, что такое верховая гимнастика?

– Нет, – я нагло вру.

– О, это нечто особенное! Обязательно посмотри как-нибудь на наше выступление! – в ее глазах появляется блеск.

– Ну, может и посмотрю как-нибудь, – уклончиво отвечаю я, – если будет время.

– Уверена, что тебе понравится!

– Да, наверное, – вновь эта глупая пауза. Что же сказать?

Пока я собираюсь с мыслями. Бона теребит края своей майки. Вдруг она поднимает голову и смотрит мне в глаза каким-то невероятным пронзительным взглядом.

– Ну, ладно, пока! – она разворачивается на каблуках и скрывается за деревьями.

Я ругаю себя за то, что раньше не подготовил темы для разговоров. Что если она больше не придет?!

– Может, ты мне уже ответишь? – Изуми сверлит меня недовольным взглядом за завтраком.

– Прости, – я поднимаю на нее рассеянный взгляд, – Ты что-то сказала?

Изуми теряет терпение и больно щиплет меня за руку, от чего я невольно вскрикиваю.

– За что?!

– Я уже третий раз спрашиваю у тебя одно и то же! Что с тобой? Ты сама не своя с тех пор, как приехала от Фабиана. Вы что поругались?

– Нет, все в порядке, – я отвожу взгляд и, опасаясь дальнейших расспросов, быстро добавляю, – Просто я думаю о том, что бы еще такое добавить в наш номер, – ей вовсе не обязательно знать о том, что на самом деле занимает мои мысли.

– Ну-ну… – Изуми мне, конечно же, не верит, но на время все же отстает от меня, перед занятиями нужно еще успеть повторить схему езды.

О чем я думаю на самом деле? Конечно об этом странном свободном. Зря я подошла к нему тогда. Только выдала себя. Подумать только, все это время он знал о том, что я слежу за ним! Ох, какой кошмар! Так стыдно… А как он смотрит на меня? Не так, как другие свободные. Возможно, я все это придумала, но мне кажется, что я в его глазах не пустое место или элемент интерьера.

Так странно. Нет, лучше отбросить эти глупые мысли. Наверняка, он, как и другие, не видит во мне человека.

После обеда меня вызывает к себе госпожа Коробейникова.

Вид у нее как всегда недовольный:

– Поскорее нельзя было?

– Простите, госпожа. – за столько лет общения с ней, я привыкла не обращать внимания на ее «радушный» прием.

– Бона, я выписала тебе разрешение. Можешь сегодня уехать на выходные.

– Но сегодня ведь только четверг, – ее слова удивляют меня, раньше такого никогда не бывало.

– Я знаю, – бросает директор, в ее голосе чувствуется напряженность, – Я хочу, чтобы ты уехала сегодня. Ясно?

– Да, госпожа. А как же занятия?

– Сегодня тренировок у старших групп больше не будет. Можешь идти. Ты все поняла?

– Да, госпожа, – придется мне оставаться в неведении, если попытаться продолжить задавать вопросы, можно нарваться и на наказание.

Мне совсем не ясно, почему меня вдруг решили отправить подальше от спортивного центра. Может быть, они решили провести какой-то крупномасштабный ремонт или еще что-то в этом духе. Значит, остальных тоже должны куда-нибудь отправить. Я решаю найти Изуми и спросить у нее, что происходит, она вечно знает больше меня.

Изуми нет ни в дортуаре, ни в комнате для занятий. Наверное, ее уже увезли. Мой автобус только через час, так что я решаю окружным путем вернуться в спальню и подождать там.

По пути мне встречается Этоль. Между нами, гимнастками, встреча с ней считается дурным знаком. Этоль – живое напоминание нам о том, что мы обязаны знать свое место. Ей примерно лет 27, но выглядит она гораздо старше. Этоль совсем не разговорчива. На ее темной коже виднеются шрамы от многочисленных наказаний. Белоснежные волосы всегда стянуты на затылке, татуировка на лице изображает какую-то птицу в полете. Этоль уже давно не является гимнасткой, но она все еще остается в собственности спортивной школы и, в отличие от большинства гимнасток, останется здесь навсегда. Когда ей было 18, она попыталась бежать из центра вместе с несколькими спортсменами других отделений. Ее, конечно же, поймали и жестоко наказали. В назидание другим. У нее было сломано бедро и несколько ребер. С тех пор она сильно прихрамывает и передвигается как-то боком. Для спорта она, конечно, не пригодна, но может выполнять любую несложную работу – почистить денники, помыть полы, убрать мусор. И так до конца своей жизни.