Дмитрий Матяш - Изоляция

— Это моя цена, — говорю. — А вы валите отсюда, да побыстрее, пока тут карусель не закружилась.

Отсоединив рожок (у «догов» был один автомат на двоих, у второго из кобуры торчал лишь ТТ без патронов; истратил уже на кого, гад?), я забираю канистру и по своим следам возвращаюсь к «ЗИЛу». Нелегко все это теперь будет дотарить до дома, но осилить эту пару кварталов уже обязан. Хоть там пожар, а дотащу.

Не, ну какого хера, а? За мной снова кто-то увязался. И похоже, не думал этого скрывать. На снежном полотне слишком хорошо был виден черный силуэт. Метров сто расстояние держит, по моим следам шагает.

Все, задолбало! Я бросаю багаж, оставив в руках один «калаш». Не, это же не день — сущее проклятие какое-то. Что за число сегодня, интересно? Надо бы отметить в календаре.

На колено становлюсь, откидываю приклад, упираю в плечо. Кто б ты там ни был — ты выбрал не тот маршрут, сучонок. Палец лег на крючок, темное пятно в разрезе целика. Снежинки равномерно ложатся на укороченный ствол.

Остановилось. Замерло.

— Не стреляйте, — донеслось оттуда писклявым девичьим голосом.

Твою… Ну не прав я? Не, надо было оставлять их на поживу «догам». Я чего, на доброго самаритянина похож, что ли? Чего они за мной тянутся? Фрайтер, девка эта, я что, на талисман, блин, похож? Вселяю веру в то, что передо мной, как перед иконой, мир стелется? Пули вражеские долетать не будут? Или «доги», как злые духи завороженного, обходить стороной начнут?

Автомат не убираю, но палец с крючка снял. Фигуры две идут с трудом попадая в намеченные мной продавлины. Желторотые птенчики, несмотря на то что обоим примерно по восемнадцать. Неприспособленные, мягкотелые заморыши, знавшие о жизни и любви из контактов и наивных вампирских саг, они либо перерастут себя, либо жизнь перерастет их.

— Стой там, — сказал я, когда им оставалось шагов пять. — Какого хера вам еще надо?

— Мы хотели бы, — заговорил парень, — если это возможно, вас как-нибудь отблагодарить… Если хотите…

Он замолкает, когда я подхожу к нему вплотную и смотрю на него сверху вниз. Примерно как танк смотрел бы на посмевшую встать на пути «таврию». Лицо парня, наверняка бывшего обычным студентом, поменялось. Как меняется, когда, стоя дома перед зеркалом, ты отрабатываешь сценарии подката к девушке на вечеринке, а когда подкатываешь в действительности, понимаешь, что все сделал, конечно же, не так. И выглядишь в ее глазах как минимум глупеньким, несмешным клоуном.

— Тебе чего, делать нечего? Или жить надоело?

— Мы просто подумали, что раз пришлось бы все это отдать тем людям, то лучше… мы поделимся едой с вами…

— Чего ты несешь? — Я перестаю в его глазах казаться добрым волшебником, он наверняка проклял себя за эту нелепую идею; нервно сглотнул, кадык запрыгал как на пружине. — Ты думаешь, что, если б я хотел делиться с вами, спрашивал бы разрешения? У тебя ствол-то хоть есть? Нож? Гвоздь? С чем ты ходишь? Да вы похожи на парочку обдолбавшихся туристов. Вы тупо не догоняете, что следующая встреча с «догами» наверняка станет для вас последней. Об этом лучше думай.

Я поворачиваюсь, чтобы идти. Дорожная сумка с канистрой меня заботят больше. Мне просто начинает казаться, что я никогда не донесу их до дома. Ну вот не донесу, и все. Обязательно произойдет что-то еще на этом говеном последнем отрезке пути.

— Мы просто хотели отблагодарить, — робко проговорил парень за спиной. — Если чего не так, простите…

Нет, ну не понимает он человеческого языка, а?

Я резко разворачиваюсь, сгребаю пухлый воротник его «коламбии» в кулак, наклоняю к себе. При этом ствол висящего у меня на шее «калаша» назидательно упирается уму в шею.

— Слушай сюда, дохлый. Мне все равно, что ты там хотел. Меня не заботит ни твоя жизнь, ни ее. Хочешь бесплатный совет? Забудь, на хрен, за слова «отблагодарить» и «пожалуйста». Они ни хера уже не значат. Запомни простые понятия. Чувствуешь, что должен, — просто отдавай; чувствуешь, что принадлежит тебе, — забирай. Есть другие претенденты — убирай. Нужно что-нибудь — плати, но только не говори этого гребаного «пожалуйста». Если кому понадобится тебя убить — убьет, хоть ты произнеси его тысячу раз. Усек?

Парень энергично заклевал головой.

— А коль так уж сильно хочешь отблагодарить — ладно. Пускай твоя девка у меня отсосет. Ну как, идет? — выждал короткую паузу. — Так я и думал. Валите отсюда на хер.

Отступаю задним ходом, не спуская с них глаз. Затем подбираю свою ношу (руки как раз немного отошли) и тащусь дальше на свою Первомайка-стрит. Сигнальная лампа в мозгу не приветствовала такой самонадеянности, как поворачиваться к кому-то спиной, но я знал — ложная тревога. От этих ждать западляны стоило не больше, чем от двух оставленных посредь улицы пекинесов.

Когда я свернул на свою улицу, мне казалось, что я как тот космический рейнджер, который преодолел три галактики, чтоб увидеть в иллюминаторе родную планету. В большинстве домов здесь пусто, а те, кто заняли соседские избы, меня знают. Не позарятся, можно расслабиться. Да и следов тут уже — вся улица протоптана, можно не запутывать и спокойно до дома дошагать.

Сосед дядя Коля, бывший моряк, на Северном флоте тридцать лет ходил в помощниках капитана эсминца, курил на пороге занятой им хибары. Он всегда курил, стоя в одной тельняшке. Толстый дядька, крепкий, пышные усы вокруг рта в форме подковы, руки в плечах громадные, мясистые. Мороз до тридцати, говаривал, не замечал. Классно ему.

— Здорово, Глеб, — приветственно кивнул он, подойдя к разделяющей домохозяйства ограде. — Ну что, взял чего?

— Здоров, дядь Коль, — говорю, закрыв за собой калитку. — Забрал. Бензы отлить?

— Не, есть еще. Батарейки, зараза, кончаются быстро. Не нарыскал?

— С батарейками туго. А у нас тут как, тихо все?

— Да куда там тихо, — устало ответил, затянулся. — Шныряют целый день, во все дворы заглядывают. «Доги»-уеги, всякой масти шатаются. Нужно искать другую точку, — говорит, качая головой. — Первомайская слишком обитаема. На днях с Нинкой переберемся где потише.

— Ясно. А «доги» чего, опять опись делают?

— Кто ж их знает, чего им неймется? Пришли, посмотрели, за оружие поспрошали по соседям, кто живет, где, и ушли. Зато шпану еле согнал с порога. Берут количеством, понимаешь? У самих рогатки, а на стволы лезут, ни хрена не боятся. Ей-богу, в следующий раз вмажу кому-то промеж бровей и не посмотрю, что малолетка.

На языке вертелось, что я уже давно не обращаю внимания на этот момент, но не хотелось лишний раз придавать своей мрачной тирании еще более черного оттенка. Не все могут пережить смерть ребенка, даже чужого.

— Хы, Глеб, к тебе, похоже, гости…

И чего меня в мороз кинуло? Нет, не такой, когда понимаешь, что тебе сзади ствол в затылок направляют. Другой какой-то, пацанячий еще, что ли, пережитый в далекой юности и уже хорошенько забытый. Я еще не повернулся, а уже знал, кого там увижу.