Дмитрий Матяш - Изоляция

Одним словом, к чему-то мы идем. А вот к чему именно…

Девушку бросили к нам минут через сорок. Взбудораженную, разъяренную, похожую на медведицу, у которой похитили медвежат. Если б не связанные за спиной руки, казалось, она набросилась бы на приведшего ее быка-конвоира. Став посреди камеры, наискось разделенной полоской света, она будто бы выбирала кому из нас троих первому врезать берцем по зубам. Ее лицо накрывала тень, но, тем не менее, предчувствие было таким, будто целится она именно в мою небритую харю.

— Петушочки, на выход, — приказали гнусавым, прокуренным басом.

К числу обозначенной категории людей мы себя, естественно, не относили, а потому команда конвоира оставалась без выполнения. Какое-то время.

— Ошибся дверью, урка, — ответил сержант Бакун, и мне почему-то показалось, что зря это он. Не хочешь считаться петухом — не отзывайся, но хамить человеку с оружием, для которого грохнуть тебя, что мимо писсуара сходить… Ну хрен знает, ежели честно.

Громадина с ментовской дубинкой в руке второй раз не повторял. Вломившись в камеру, он отбросил девушку на стену и, замахнувшись, ударил сержанта по голове. Тот только и успел, что выпростать в защитном рефлексе руки. Конечно, это была тщетная попытка. Все равно, что выставить на пути поезда знак «стоп» и надеяться, что он его остановит. Лейтенант вскочил на ноги, попробовал оттолкнуть здоровяка, но этим лишь переключил его внимание на себя. Твердый резиновый жезл опустился ему на спину раз пять, затем еще два удара пришлось по спине Бакуна. Остановил здоровяка лишь его кореш, когда он вознамерился хлобыстнуть сержанта по лицу еще раз.

— Хорош, не переусердствуй. А вы — бегом, сказал! — рявкнул он.

Мы поднялись, Трофимов помог тяжело дышавшему сослуживцу удержаться на ногах. Две кровавые струйки сбежали вниз по лицу, в глазах возникла размытость, как бывает от легкой стадии опьянения.

— Ты оставайся, — здоровяк ткнул в меня ментовской дубинкой. — Хуле с тебя толку.

Когда лязгнула массивная металлическая дверь, в камере снова стало темно. Через щель в неплотно прикрытой «кормушке» внутрь камеры проникало лишь тусклое оранжевое мерцание, достаточное чтобы отличать предметы от серых стен.

— Цела? — спрашиваю.

— Целей не была. Развяжи.

Приблизившись к ней сзади, я не мог не почувствовать, как дернулось у меня в штанах. Тут бы хоть по заднице ладонью хлопнуть, все ж сдачи не даст. Но, вовремя вспомнив выражение ее глаз, почему-то вызвавшее ассоциацию с разъяренной медведицей, решил пока не рисковать. Тем более узел на руках у нее затянут туго, вязали будто действительно боялись, что глаза выдерет.

— Слышь, а кто такой Чирик? — спрашиваю, на ощупь пытаясь отыскать концы веревки. — По ходу, он здешний. Должен был сказать мне, где тебя искать.

Честно говоря, я потому и спокойный такой до сих пор, что где-то в душе надеюсь на халяву вопрос решить.

— Меня не надо искать, — ответила она. — Я сама нахожу кого нужно. Не заметил?

— Послушай, — я оставил узел, повернул девушку к себе лицом, — вообще-то я по-нормальному с тобой говорить пытаюсь. Чего бухтишь?

— Бухтишь… Он брат мой двоюродный. А по совместительству «договской» информатор, его Жека с Коробовым здесь стукачом поставили. Он и маякнул Коробу, что кто-то сигнал подает. А мне о том, что ты тарелкой вертел, один наш общий знакомый шепнул. Надеюсь, понимаешь, о ком речь?

Призрак.

— Все, узнал, чего хотел? Развяжи теперь.

Она повернулась ко мне спиной, и я снова поймал тот же импульс снизу. Да, давненько не попадалась мне такая бойкая и притязательная. Шлюхи из «Дома на углу», которым заведовал сутенер по прозвищу Кот, невзирая на стаж, не обладали и долей шарма, которым магнитила к себе эта девушка. Кстати…

— Зовут-то тебя хоть как?

Она ответила не сразу. Выдержала, как это им — феминам — подобает, интригующую, или как там ее еще назвать, паузу. В какой-нибудь иной ситуации, возможно, предложила бы угадать с трех попыток. Типа, у меня тогда появился бы шанс сыграть в Нострадамуса.

— Ольга. А что?

— Приятно, — я умышленно кашлянул. — Познакомиться. Меня Глеб, если что.

— Это я уже слышала. Скажи лучше, за ким чертом ты ввязался в эту историю? Надо было уходить, пока такая возможность была.

— А чего за «ким»? Может, за «кой»? Надеюсь, у тебя вакантно? — напрямую спросил я.

Веревки упали на пол, и она тут же повернулась ко мне лицом. Слегка наклонив набок голову, будто бы сомневаясь, что правильно расслышала, она свела брови к переносице и уставилась на меня. Шпилила пристальным взглядом, будто я спросил ее невесть о чем.

— А это тебе еще для чего? — Ее брови подскочили, на губах появилась кривая ложная улыбка. — К себе, может, пригласить хочешь? Носки стирать некому, что ли? Или в батарею совать надоело?

— Да не. Просто мы тут в камере двое. Мало ли что может случиться. Чтоб муж ревнивый потом за мной не сбегался.

— Оу. Так вот за что ты боишься. «Случиться», значит? Ладно, я не буду мешать тебе фантазировать. Ты же привык делать это наедине, верно? Я отвернусь, если что.

— Ну отвернись. Руки на стену и попу ко мне. Так тоже пойдет.

— Мм, так ты типа умелец со всех сторон? А справишься, тягачок?

— Да вот. Как раз и убедишься.

— У-у, а это было уже страшно. Красная шапочка вся дрожит при виде волка. Что ж он с ней сделает?

Как я уже упоминал при раскладе примерно сходном, есть момент, при наступлении которого нужно действовать. Не отвечать дерзостью в ответ, а именно действовать. Если не пораженно отползать с поджатым хвостом, то хотя бы встать на ноги. Ага, как тот заяц, по которому волк в небезызвестном мультфильме начал шахматными фигурами шпулять. Продемонстрируй намерение, подымись и будь готов к дальнейшим действиям, иначе с высоты еще больнее падать.

Я вдавил ее собой в стену. Вроде как машину при краш-тесте. От неожиданности или боли Оля сдавленно вскрикнула. Ее каштановый хвост враз оказался намотанным на мою руку. Издав утробный гул, прошедший через ноздри, я оттянул ее голову назад и вниз. Не давая высвободиться, наклонился к ней и впился в ее пухлые губы. К маниакально-страстному ощущению, возникшему от прикосновения к ее устам, добавился солоноватый привкус крови. В одночасье щеку и шею обожгло — как тигр лапой провел. Удар коленом, что должен был расшибить во мне мужское начало, пришелся по внутренней части бедра. Спасло, лишь что не оказалось места для размаха. Хвост ее ни на секунду из руки не выпустил.

Она отбивалась достойно, колошматила меня кулаками по спине, пару раз угодила по лицу. Странная вещь, обычно, когда попадаешь в аварию, мозг просто отключает записывающую функцию — не помнишь потом ничего, из глубин памяти в хаотическом порядке выныривают лишь обрывистые фрагменты разной продолжительности. Когда творишь что-нибудь под адреналином — происходит то же самое. Но в сей раз я превратился в некое устройство, которое улавливало абсолютно все: от шорохов под подошвами моих «мартенсов», минуя частое и громкое Ольгино дыхание, разнобойный стук сердец и заканчивая хохотом каталовских отморозков где-то на другом конце вселенной. Я увидел, заметил и проанализировал все до мельчайших подробностей, но в основном ее глаза. Как меняется их выражение с крайне возмущенного, окунутого в темный соус злобы и отвращения, в… мстительный? Отвечающий той же монетой.