Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

— …куация! — донеслось громовыми раскатами. — Выйти на балконы и…

Я звонил Серёге: редакция «КП» работает и по субботам.

Секунда, вторая… Долгие гудки в динамике. Томительное ожидание.

— …балконы! — надрывался мегафон.

— Давай, бери трубку! — повторял я как заклинание. — И не говори, что ты сегодня выходной!

— Газета «Комсомольская правда», здравст…

— Марина, это Лаврецкий. Виноградова к телефону, срочно! Пожар на Ленинском!

На том конце провода громко ахнули. Новость брызнула мыльным пузырём, мгновенно разлетелась пересудами. Я слышал, как в редакции кричали: «Виноградова, Сергея!» — и отвечали раздражённо: «Да нет его! Вышел куда-то. А кто спрашивает?» и «Пусть перезвонят!» Слышал взволнованное дыхание секретарши и готов был уже дать отбой, как где-то далеко крикнули: «Идёт, идёт!»

Ладонь взмокла, трубка норовила выскользнуть из пальцев.

— Слушаю, — произнёс сытый и довольный Виноградов.

— Бери ручку и записывай! Ленинский, сто тридцать. Горит жилой дом, сильное задымление, и огонь тоже сильный. Материал отдай Закирову, пусть вешает на сайт, а ты звони на пятый, чтоб ехали с камерой!

— Погодь, Игорь, — довольство журналиста как рукой сняло, осталась привычная деловитость. — Это же твой дом!

— Да, и я не хочу, чтоб этот сраный пожарник вытаскивал меня и других! Задержи его, если сможешь. Натрави репортёра с пятого!

Пот заливал глаза, я вытер лоб тыльной стороной ладони и метнулся в прихожую. Ботинки — на босу ногу, шнурки — на узел, покрепче. К чёрту бантики! Сорвать куртку с вешалки и заскочить в ванную, полотенце — под кран: обмотать голову и лицо. Оставить щель для обзора.

Проклятье! Я-то надеялся мирно дожить до пенсии, раз уж с молодостью не сложилось. Но сейчас… Меня затрясло. Спокойно! Без нервов! Выметайся из комнаты, пока не сгорел к свиньям собачьим!

Документы, деньги, что там ещё? А, телефон! Распихать по карманам. Теперь — к балкону.

Открыть дверь никак не удавалось: шпингалет заело, и пальцы бессильно скользили по железке. В оконной раме торчали кривые осколки: хоть вытаскивай, хоть так лезть — по-любому изрежешься. Вот дерьмо! Зря разбил, при пожаре надо перекрыть огню доступ к кислороду. У-у, бестолочь, не сообразил! Делаешь, потом думаешь. А статейки, значит, писал. Я остервенело дёргал ручку. Шпенёк наконец поддался, поехал вниз.

Пал Палыч, здоровяк каких поискать, втиснулся в дверной проём. Не вошёл, а именно втиснулся — с его-то комплекцией можно рельсы кренделем завязывать. И голову нагнул, чтоб не стукнуться о притолоку. Камуфляж расстёгнут, в руках — краги.

— Тут, Олег? — прогудел. На лбу залегли складки, и перчатки тискает, аж вены взбухли. Лицо мертвенно-спокойное, тяжёлое. Нехорошее лицо.

Я привстал. Да неужто опять?! И не лето ведь — апрель на дворе! Вот тебе, бабка, и Юрьев день — традиционное пожелание спокойных дежурств и сухих рукавов редко сбывается.

Начальник, увидев жену, насупил брови.

— Здрасте, — кивнул. В рыжей короткой бородке запутался солнечный зайчик, высветил серебряные нити. Наши бород не носят: спалишь запросто. А маску надевать? Одно мучение. Но Палычу, упрямцу, всё нипочём. А виски у него… эх. И от возраста, и от боли — своей и чужой.

Машка вскочила, загораживая подступы. Чёрт бы её… Прямо наседка над цыплёнком. Мать-героиня.

— Что, с ума сбрендили?! Он же под капельницей! Два дня постельного режима!

За спиной Палыча переминались с ноги на ногу Андрей и Пётр, тоже крупные, широкие в плечах — готовые к выезду.

— Горим, — сказал Палыч, глядя поверх Машки: она едва доставала ему до груди. Я приподнял руку с капельницей, в перевёрнутой бутылке оставалась четверть желтоватого раствора.

— Эти пожары как грибы после дождя! — завопила жена. — И везде — Олег!

— Ориентировочно взрыв баллона с пропан-бутановой смесью, — начальник ровным тусклым голосом докладывал ситуацию. — В квартирах между шестым и седьмым этажом снесло перекрытия и перегородки, вышибло наружную стену. Разрушения средние: весь подъезд мог взлететь. Ещё у какого-то автолюбителя целый склад был — масло, бензин. Вспыхнуло моментально. Как нарочно, рванул стояк с бытовым газом: трубы полопались, огонь вырвался на лестничную клетку и быстро распространился, захватив оба этажа и половину…

— Слышь, Олег, по-серьёзному горим! — Андрей, молодой, запальчивый, шумно сглотнул. — Жилой дом, многоквартирный. Сколько мы без тебя вытащим?

— Да вы что? Соображаете вообще?! Он с прошлого раза не оклемался! — Супруга раскраснелась, потрясая сжатыми в кулачки руками, наступала на Палыча.

Я попытался схватить её за край юбки, но не успел.

— Хватит, Маш, я нормально себя чувствую. Просто режим…

Она подпрыгивала перед начальником, точно моська перед слоном.

— Третий номер, — пробасил Пётр. — Дежурные расчёты высланы, «Скорая» подъезжает, милиция. Двадцать четыре машины отрядили плюс мы. Девять этажей, ёлки-палки! Ни хрена себе свечка! Ты думай, Олег, крепко думай.

— Мы-то одни — тьфу, ноль без палочки! — выкрикнул Андрей.

Это он, конечно, преувеличил. Но что правда, то правда — бойцы спецотделения, цель которых не тушить, а спасать, не лезут вглубь, в ревущий ад, где обваливаются перекрытия и рушатся стены. Бесполезно. Им, вооружённым и защищённым не лучше рядовых пожарных, не продержаться в огненной стихии и нескольких минут, В ад спускаюсь я — Феникс.

— Молчи, — одёрнул его Палыч. — Олег, без тебя туго придётся, сам понимаешь: три этажа в огне, плотное задымление. Дом шестьсот шестой серии, с пустотными перекрытиями. Боюсь, жертв много будет, не дай бог, до крыши полыхнёт. Расчёты в пробках стоят: дачники с утра на огороды свои, будто лемминги, мигрируют. И сообщили поздно. Нам твоя помощь — позарез! Ты как, в порядке? Выздоровел? — он с надеждой смотрел на меня.

— Ничего не выздоровел! — окрысилась жена. — В реанимацию бы ещё припёрлись, ума хватит!

Командир упёрся взглядом в стоящую напротив — руки в бока, брови нахмурены — Машку. Светлые, почти прозрачные глаза смотрели не мигая. От крыльев носа к уголкам рта пролегли жёсткие складки, бородка топорщилась — шерстью на собачьем загривке. Когда Палыч бывает зол и разносит сотрудников в пух и прах, глаза его становятся двумя ледышками, а сам он напоминает великана и истребителя чудовищ Тора. И кресло Палыч не просиживает: дыхательный аппарат за спину, маску на лицо, ствол в руки — и вперёд, в самое пекло. Ведёт за собой отделение. Это если без меня, со мной — иначе. Но когда я заканчиваю, товарищи продолжают, и командир первым ныряет в огненную круговерть. На поясе — пожарный топорик, карабин; из ствола брызжет тугая струя воды. Сзади толстыми змеями пульсируют под давлением напорные рукава. Чем не громовержец со своим боевым молотом?