Роман Караваев - Инверсия

— Очень точный образ, — согласился Кобыш. — Дети не виноваты. Виновен тот, кто всё это затеял.

— Медведев?

— Да. Наш старый и весьма последовательный недоброжелатель. И его нельзя смахнуть на необитаемый остров, он — фигура публичная, его можно только стреножить.

— Почему же Рис до сих пор этого не сделал? — Никита не столько интересовался, сколько недоумевал, хотя по большому счёту и подозревал, что у Монаха могут быть свои резоны.

— Сразу чувствуется, что ты не политик, а мастер-наставник, — тут же отреагировал Дмитрий, как будто только и ждал подобного вопроса. — Искоренитель зла и поборник незапятнанных истин. Ты способен спланировать многоходовую превентивную операцию, но тебе и в голову не придут те категории, которыми мыслят люди власти. На самом деле неё довольно просто. Медведев, озабоченный сохранением статус-кво, с завидным упорством загоняет себя в угол, а Рис его лишь слегка корректирует. Чем подозрительнее и неистовее Медведев, тем выгоднее Рису. Шеф всея безопасности очень контрастно подчёркивает достоинства позиции Монаха. Судите сами. Мы вылупились полтора года назад, и первое, что сделал уважаемый Олег Иванович — взорвал собственный же челнок, мотивируя это необходимостью уничтожения инициированных, несущих Земле сплошные неприятности. Результат этой акции превзошёл все ожидания: мы остались живы, мировая общественность насторожилась, а Солдат подорвал доверие к себе и оказался в изоляции даже среди ближайших сподвижников — членов Президентского совета. Рис же, ратовавший за понимание и взаимовыгодное сотрудничество, в отличие от него стремительно набрал очки. Сегодня это ясно любому кретину. Наши воспитанники приносят несомненную пользу. И не только России, но и всему земному сообществу. А не было бы экстремальных выходок Медведева, Монаху пришлось бы доказывать свою правоту более сложными путями. И уж поверьте мне, ежели информация о нынешних инцидентах дойдёт до Ильина, опала Медведеву обеспечена. В лучшем случае Президент сочтёт его действия несовместимыми с интересами государства, в худшем — с треском погонит прочь, лишив возможности хоть как-то влиять на ход событий. А Рис сейчас — безусловный фаворит, поскольку считается нашим куратором и единственным человеком в окружении Президента, кто способен с нами договариваться на равных.

— Действительно просто. — Никита изобразил прямую, как стрела, дорогу, уходящую к горизонту. — Но об этом как-то не задумываешься, пока не прижмёт.

— В нашем положении полезно просчитывать любые варианты. — Кобыш поставил поперёк дороги полосатый шлагбаум. — Например, как уберечь детей от самих себя.

— Расшифруй, — насторожилась Маша.

— После сегодняшних эксцессов, в которых дети принимали решения, не советуясь ни с кем, они могут почувствовать излишнюю и опасную уверенность в своих силах и начать экспериментировать напропалую. Потому что прецедент уже произошёл.

В этой ситуации просто необходимо поддержать их творческие порывы и вместе с тем серьёзно ограничить поле деятельности.

— Что имеется в виду?

— Декларация. Необходимо убедить их в том, что подобного рода деяния следует проводить только в определённое время и только в определённом месте.

— На Луне?

— Да. Это удобный вариант. И мы это уже обсуждали.

— Под бочок к американцам? — съехидничал Никита.

— Ну зачем же? — Кобыш не поддался на провокацию. — Можно устроиться где-нибудь подальше. Всё в наших силах.

Он опять покосился на Фёдора, уже собравшегося обидеться на то, что взрослые внезапно замолчали, и спросил:

— А что, хлопчик, не стрескать ли нам по мороженому? А? Ты как?

— У меня оно плохо получается, — виновато буркнул парнишка, обрадовавшийся, впрочем, что на него опять обратили внимание. — Какое-то замёрзшее молоко с сахаром.

— Лучше биологию и химию учить надо, — нравоучительно сказала Маша. — И определять наиболее эффективные методы считывания информации. Распустил вас Джек. А у Тёрнера ты вообще в любимчиках ходишь. Он тебе всё прощает.

Я же сейчас не на уроке. — Фёдор сделал попытку отбиться. — И сегодня воскресенье.

— Лодырь. — В голосе сестры появились нотки осуждения. — В воскресенье, значит, мозги напрягать не надо?

— Я тебя чему учил? — поддержал жену Никита. — Первый принцип Мяосина…

— …гласит: сторонись нерадивости и лени, — оттарабанил парнишка. — Вот вы меня и потренируйте.

— Хват! — расхохотался Кобыш. — Зря пацана обижаете. Он своего не упустит.

— Вот и чудесно. — Мастер-наставник легко поднялся с травы. — Сооруди-ка нам, братец, для начала стол. Простой. Деревянный. И пару лавок.

Фёдор старательно засопел и устремил напряжённый взгляд на то место, где только что сидел его старший друг и несравненный учитель. Через несколько томительных мгновений рядом с Никитой образовался колченогий уродец и две доски, закреплённые на сосновых чурбаках.

— С пространственной геометрией тоже плоховато, — констатировала Маша. — Надо форму чётче выдерживать.

— Ладно, — Кобыш, не вставая с табурета, хлопнул ладонью по оструганной поверхности стола, — уже кое-что. А теперь, хлопчик, не отвлекайся и следи за процессом.

И он принялся выстраивать перед Фёдором вазочки с самым разнообразным мороженым — пломбиром, крем-брюле, шоколадным, фисташковым, клубничным, смородиновым и ещё десятком других сортов, пока у парня глаза не разбежались.

Чайная церемония в моменты пребывания в Москве являлась для Монаха чем-то вроде отдушины. Вот и сейчас он неторопливо налил из чахая благоухающий настой в высокий узкий сянбэй и накрыл его широкой чашкой. Потом перевернул, отставил сянбэй, выждал несколько секунд и сделал микроскопический глоток. «В горле так, как в первый дождь весной», — подумал он и закрыл глаза. Ему вдруг вспомнилась прошлогодняя встреча с Учителем. Тогда он впервые появился в храме не один, а со своими новыми друзьями. Лу-Хтенг благосклонно отнёсся к его просьбе о встрече и даже выразил желание познакомиться с адептами второго уровня. Он принял их в зале для медитаций, с тихой улыбкой ответил на приветствие каждого, и после того, как команда испытателей чинно расселась на циновках, начал долгую и неспешную беседу. О неисповедимых тропах человеческой истории и об ответственности каждого человека за жизнь на планете, о великих пророках древности и о путях, указанных ими. Лама не столько говорил, сколько внимательно наблюдал за реакцией гостей на сказанное, ему было очень интересно знать, чем отличаются обычные люди от инициированных среди звёзд. Плавный поток его речи не иссякал ни на секунду, и тем не менее казалось, что он не сказал ещё ничего, а время замерло и прекратило своё течение. Испытатели, зачарованные звуками его голоса, сидели неподвижно. И вот в какой-то неуловимый момент вдруг наступила тишина. Она всё длилась и длилась, пока Женя Седых не задал вопрос, вздрогнув от неожиданно вырвавшихся слов: — Что это было, Учитель?