Михаил Белозёров - Атомный век

— Ну и что?.. — твердил лейтенант. — Зато я злой…

— Мы тоже злые. Я бы ещё понял, если бы вы что‑то знали об этих таинственных кванторах. Но вы ведь ни сном, ни духом?..

— Ну да… — уныло соглашался Протасов. — Не буду врать. В туннель никто из нас не попадал. Секретов «дубов» мы не знаем.

— И ребята твои тоже не в лучшей форме, — приводил следующий аргумент Берзалов. — Один слесарь из Сосновки, второй — комбайнёр из Кацапетовки. Какие вы бойцы? Больные насквозь. Свалитесь, возись с вами.

— А мальчишка?.. А собака?.. — с болезненной надеждой цеплялся Протасов, опираясь на самодельный костыль.

— Мальчишку мы бросить не могли, — объяснял Берзалов. — Мальчишка, считай, от верной смерти спасён. Ну а пёс — это его друг.

— Понятно… — уныло соглашался Протасов и смотрел на Берзалова просящими глазами.

Боялся он чего‑то и пах горелой резиной — потерянной душой, в общем, перспективы у него в жизни были самые что ни на есть ужасные. Берзалов просто дальше не заглядывал — страшно было, поэтому, собственно, и не брал лейтенанта с собой. В какой‑то момент ему стало его жалко, но он пересилил себя. Авось выживет, подумал он. Но с нами ему не по пути. С нами одни неприятности.

Если судьбу других он ещё мог предугадать, то в отношении собственной персоны у него была полная темень. Не видел он свою жизнь. Даже не представлял её. Не было у него таких талантов.

— Всё! — говорил он в десятый раз. — Всё, лейтенант… вопрос решён! Будет у тебя ещё время для подвига, будет, поверь мне, время такое. Потом спасибо скажешь. — И подумал, не объяснять же, что мы живём в атомный век, в котором на долю военных выпали все тяготы и лишения. И никуда от этого не денешься, даже если очень захочешь, разве что в «дубы» записаться? А ты, лейтенант, своё ещё хлебнёшь, потому что ты правильный человек, всё понимаешь и отлынивать от долга не будешь. Не будешь ведь? И с надеждой глядел на него — понял или нет?

— Да… — обернулся, уходя, Протасов, — «дубы» бронепоезда ждали.

— Како — о-ой бронепоезд?.. — безмерно удивился Берзалов, и от злости у него аж скулы свело.

Воистину мир полон неожиданностей. Это тебе не в окопе сидеть, подумал он сердито, испытывая самые негативные чувства и по отношению и к этому лейтенанту, и в отношении самой жизни в этот самый чёртов атомный век.

— Да болтали… — лейтенант Протасов кивнул в сторону оврага, где покоились «дубы».

Осуждает он нас, что ли? — едва не взвился Берзалов. Удивлению его не было предела. Но он не стал обострять вопрос — не ко времени, да и какая, к чёрту, разница, что думает лейтенант о своих бывших хозяевах, лишь бы доставил донесение. Если он нас осуждает, подумал Берзалов, то значит, мало горя хлебал, а если наивный — то дурак, потому что не бывает всеобщей справедливости ни при каком строе.

— Слышал я, что ходит здесь бронепоезд под командованием какого‑то генерала Петра Матвеевича Грибакина. Нас, собственно, хотели продать ему в качестве кочегаров. Поэтому и ждали.

— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — всё‑таки выругался Берзалов. — О самом главном ты молчал!

— Да вы с нами и не разговаривали, — упрекнул его Протасов в том, в чём и упрекать нельзя было.

Берзалов от злости стиснул зубы и на мгновение закрыл глаза, успокаивая себя, спокойно Роман, спокойно:

— Лейтенант… ты сколько лет в армии?

— Ну — у-у… год и… — он пошевелил пальцами, считая, — три месяца…

— Ясно… — Берзалов даже простил ему его мычание. — Тебя что, не учили докладывать командованию обо всём, что имеет стратегическое и тактическое значение?

— Учили… — признался Протасов. — Но вы как‑то отнеслись…

— Что — о-о?! Ты где, в армии или на танцульках? Отнеслись к нему не так! Послушай… лейтенант… — чтобы успокоиться, Берзалов хватил его за руку. — Здесь творится такое, а ты молчишь, что я должен думать?!

Он в упор посмотрел на него — понял или нет? А подумал Берзалов о лейтенанте, что он идиот, полный и беспросветный.

— Я не знаю… — признался Протасов, отводя взгляд в сторону, как нашкодивший щенок, и пытаясь вырвать руку из цепкой хватки Берзалова. Лицо у него дёрнулось и вдруг стало старым — старым, как рано увядающее яблоко.

«Вашу — у-у Машу — у-у!..» — снова едва не выругался Берзалов и вдруг понял, что Протасов или облучен, или привык, что в армии о него все вытирают ноги. Значит, он ни на что не годен, а его заявление о злости — не более чем реакция на освобождение. Адреналин в крови гуляет. Но все эти психоанализы мне абсолютно не нужны. Мне и без них хреново и забот выше крыши. Чтобы разбираться в психологии лейтенанта, нужно время и душевные силы. Ни того, ни другого у меня нет. У меня другие цели. А за психоанализом пусть сходит в какой‑нибудь девке.

— Все — е-е! — процедил он сквозь зубы, отпуская руку лейтенанта. — Вам на север, нам на юг. И помни, лейтенант, твоя задача добраться живым и здоровым!

— Разрешите выполнять? — лейтенант Протасов всё понял. Раз перешли на тон устава, значит, неофициальная часть закончена. Это он понимал, этому он был обучен, это он хорошо запомнил, потому что натаскивали его вначале сержанты в учебке, а потом командиры в армии, но, видать, не натаскали.

— Выполняйте!

— Есть! — Протасов повернулся через левой плечо и отбыл в неизвестность.

Берзалов посмотрел ему вслед и понял, что лейтенант Протасов не дойдёт, что с ним обязательно приключится что‑то нехорошее. Но менять что‑либо было поздно. Авось пронесёт.

Разумеется, Берзалов рассказал Гаврилову о бронепоезде, о таинственном генерале Петре Матвеевиче Грибакине, о котором никто слыхом не слыхивал. О лейтенанте не упомянул, посчитав это неважным. К тому же говорить о ком‑то за глаза было глупо и непоследовательно — пустое сотрясание воздуха. Всё равно не дойдёт, думал Берзалов о хромом Протасове, а дойдёт, значит, нам повезёт. Но здесь я уже бессилен. Я ведь не господь бог. Я могу только советовать.

— Не фига себе!.. — крайне удивился прапорщик и шутливо выпучил глаза. — Где они тепловоз‑то взяли?..

— В каком‑нибудь ангаре… — здраво рассудил Берзалов. — А что?.. Хорошая идея. Сделать бронепоезд из подручных материалов и мотаться, контролировать малыми силами большую область. Может, наши на него и нарвались? — он тут же вспомнил слова подполковника Егорова о том, что вторая наземная группа была окружена живыми механизмами и что «район техногенный».

Но об этом, разумеется, Гаврилову ничего не сказал, иначе расспросов не оберёшься. Тогда уже придётся рассказывать и о американцах, и о их десанте, и о военной базе. Только как‑то всё это не состыкуется с квантором, то бишь с бесконечным коридором, каким‑то Скрипеем и каким‑то Комолодуном. Последнее, конечно, можно было отнести на счёт богатой фантазии Бура. Но чем чёрт не шутит, когда бог спит? Вдруг на Бура снизошло просветление? Берзалов теперь готов был поверить во что угодно, даже в бред подчиненных. От этих мыслей голова у него пухла и он чувствовал себя не очень уверенно, хотя, разумеется, вида не подавал, бодрился. Следовало призвать ворчливого Бура, чтобы допросить его, но, как всегда, времени было в обрез. Потом, решил он, тем более что таинственный Комолодун как бы и не списывался в происходящее, значит, есть шанс, что Бур просто несёт околесицу, хотя вроде трезвый и клея не нюхал. Надо будет за ним понаблюдать. Может, он просто скрытный психопат? Тогда придётся его списать и оставить в какой‑нибудь деревне, пусть гусей пасёт, если на большее не годен.