Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

– Значит, делала не так. Что значит – четыре проигранных сражения? Как это первоклассная армия проиграла толпе обезьян, вооруженных копьями и дубинами? – американец попытался свернуть себе сигарету, но отчего-то табак просыпался мимо бумаги.

Конвей ругнулся и отбросил листок. Белой бабочкой взлетел тот, повинуясь ветру, и исчез где-то вдалеке.

– Сколько народу было под Ледисмитом? Две тысячи одних только британских солдат, плюс еще столько же вспомогательных войск. Четыре орудия и шесть пулеметов Максима. И что? Сколько народу вернулось к побережью? Нисколько. И никто даже не знает, что там произошло. Проспали. А как иначе? Как иначе толпа негров могла прорваться сквозь пулеметный огонь. Шесть пулеметов, черт. Старик Хайрем, когда узнал об этом, говорят, чуть не сошел с ума. Шестьсот выстрелов в минуту производит этот дьявольский пулемет, мать его так. Шестьсот умножить на шесть… это получается… получается… – Конвей щелкнул пальцами, раздосадованный тем, что из-за злости не может произвести простое арифметическое действие.

– Три тысячи шестьсот, – подсказал Егоров.

– Да, три тысячи шестьсот. Да во всей этой проклятой Южной Африке не найдется столько негров, чтобы выстоять минут десять под огнем шести пулеметов Максима… Вы можете себе представить, как это возможно? Только проспали. Точно – проспали. Вот как ваши под Якутском, – внезапно сменил тему Конвей и посмотрел вдруг в глаза Егорова твердо и внимательно. – Ведь проспали? Скажи мне, русский? Проспали…

– Это американцы во Флориде в прошлом году проспали, – спокойно выдержал взгляд Конвея русский. – Сколько народу той ночью полегло? Четыреста человек? А сколько индейцев? Неизвестно? Тоже никто из ваших не вернулся, чтобы рассказать?.. А под нашим Якутском мы не проспали. Нас честно порвали в клочья. А у нас тоже были пулеметы. Мы…

– Ты там был? Сколько вас спаслось?

– Всего из трех казачьих сотен и артиллерийской батареи? – уточнил Егоров. – Пятнадцать человек. Мы были в разведке на другом берегу реки. Имели удовольствие наблюдать…

Русский отвернулся.

– Такие дела, – протянул Конвей. – Мир сошел с ума. Мир сошел с ума… Казалось бы – у тебя есть пулемет, а у него – нет пулемета. Значит, ты всегда прав. Честно? Честно. Не хватило у тебя ума и силы удержать свое – отдай другому. Сильному. А теперь что? Стадо немытых семинолов прорвались из Оклахомы во Флориду и устроили там резню, как хорьки в курятнике… Ваши татары…

– Якуты, – поправил Конвея Егоров. – Нас резали якуты.

– Да какая к свиньям собачьим разница, кто конкретно нас и вас резал? Важно одно – почему-то дикари вдруг смогли… посмели и смогли… Это у нас дома все еще как-то более-менее… А здесь… Здесь в Африке… Как? Был Трансвааль – нет Трансвааля. Была республика Оранжевой реки? И нет ее. Закончились. Англичанам, значит, когда пришлось, надавать смогли, а нигерам… вонючим тупым нигерам… Немцы на востоке материка пока живут, вроде бы, без особых проблем, португальцы – тоже не воюют в Мозамбике больше обычного. А тут, на Юге…

– И там, – Егоров указал на север. – И там, в Конго. Экспедиционный корпус Бельгийской Армии, десять тысяч человек, при двадцати пушках, трех десятках пулеметов. При четырех канонерских кораблях отправились вверх по реке Конго… Четыре года назад, если не ошибаюсь… И вернулись только трупы, приплывшие по воде. И корабль с перебитым экипажем, опустившийся по течению. Как во всем мире смеялись над несчастным Леопольдом… Вы не смеялись? Проиграть свои личные владения, казалось бы, давно загнанным в ярмо туземцам. И как проиграть… Вчистую…

Опустилась корзина лифта. Высадились Алиса, японец, Бимон и два солдата. Егоров и Конвей молча стояли и смотрели в противоположные стороны, словно поссорившиеся дети.

– Вас ни на секунду нельзя оставить одних, – со смехом начал Дежон, но, взглянув в лицо Конвея, осекся и замолчал, переступил с ноги на ногу и спросил у лейтенанта: – Ну что, идем?

Лейтенант взглянул на бура, тот встал с корточек, явственно щелкнув суставами, взял «Гнев Господень» под мышку и молча зашагал вдоль рельсов к стоявшему ярдах в ста бронепоезду. Остальные двинулись следом, два солдата справа, два слева, лейтенант в арьергарде, держа свой «веблей» в опущенной руке.

На «Бродяжке Лиззи» было четыре пулемета и два орудия, обычно негры, захватив технику и тяжелое вооружение, просто бросали их, не потрудившись даже испортить, словно не понимая их ценности, но ведь когда-то это могло измениться, правда? Почему не сегодня? И какой-нибудь смышленый зулус сейчас стоит на коленях перед пулеметом конструкции американца Хайрама Максима и готовится выпустить двести пятьдесят патронов из пулеметной ленты прямо в приближающийся отряд. Одиннадцать человек, довольно плотной группой. Больше, чем по десятку пуль на человека. Технический прогресс в его реальном воплощении. Вот подпустит чернокожий мерзавец этих людей поближе и нажмет на гашетку. Сам лейтенант не упустил бы ни одного, если бы пришлось стрелять в таких условиях…

Один из солдат споткнулся и упал, подняв клубы пыли. Боул вскинул револьвер, но оказалось, что О’Нил просто зацепился ногой за кочку.

– Минуточку! – провозгласила вдруг Алиса. – Остановитесь, я хочу сфотографировать поезд вот так, как он стоит – пустой и заброшенный. Только, если можно, давайте зайдем к нему сбоку. Вот справа… Так получится эффектнее.

Ну да, подумал лейтенант, так одновременно смогут стрелять два пулемета. И по два десятка ружейных бойниц на стенках двух бронированных вагонов. И если смекалистый нигер окажется не один, то… Боул облизнул пересохшие губы, но возражать не стал. Остальные ведь не боятся. Не боятся ведь?

Русский и американец, видно, люди бывалые, двигаются уверенно, идут, стараясь держаться чуть в стороне от остальных. Никто из них не пытается шагать возле взбалмошной англичанки, чтобы прикрыть ее собой в случае нападения, каждый думает о себе… Француз, словно на прогулке, подхватил саквояж, который притащила с собой мисс Стенли, сшибает своей тростью верхушки высохшей травы… Позер.

Японец, вроде бы, тут, и тут же его нет. Редкий дар у человека – исчезать из поля зрения, просто сливаться с окружающей обстановкой. Идет с пустыми руками, весело поблескивая стеклами золотых очков. Книжный червь – худой, невысокий, нездешний, только вот идет он, а из-под ног не поднимается пыль. У всех поднимается, оседая на обуви и одежде, а у японца – нет. Случайно?

– Ян, – спросил, нагнав бура, лейтенант, – как думаешь, кто-то в вагонах есть?

– Пусто, – сказал бур. – Живых нет.

– Живых нет… – повторил за буром лейтенант.

Живых нет. Несколько птиц лениво кружат над бронепоездом. С десяток сидит на стенке бронированного вагона. У вагона нет крыши, птицы могут спокойно попасть вовнутрь. У Боула на «Бродяжке Салли» служил приятель, лейтенант Смит. Неделю назад они здорово выпили… А теперь Ретиф говорит, что там никого живого нет. Нет никого живого.