Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

Крик негра вспугнул птиц. Они взлетели и исчезли в небе.

Ретиф перетянул ногу раненому веревкой, остановив кровь. Алиса попыталась сделать перевязку и хотела наложить шину на сломанную и раздробленную кость. Но ей не дали. Она потребовала, чтобы мерзавцы перестали издеваться над несчастным безоружным существом. Человеком!

Ей посоветовали удалиться. Во всяком случае – не лезть под руку занятым людям. Ретиф опустился на колени возле пленного негра, продолжавшего кричать, достал из ножен кинжал с длинным и узким лезвием. Попробовал остроту клинка пальцем.

Негр замолчал, глядя на оружие в руке бура. Посеревшее лицо раненого покрылось каплями пота.

Алиса стала настаивать, угрожая обратиться к капитану «Борея», а если и тот откажется помочь, то дойдет до королевы. До самой королевы, воскликнула Алиса.

– А пойдемте на корабль, – предложил ей Дежон. – Чтобы пожаловаться капитану, нам нужно к нему прийти, не правда ли? Вот мы пойдем с вами к кораблю, поднимемся наверх, вы изложите свои требования капитану, и тот наверняка примет меры. Может быть, даже жестоко накажет лейтенанта Боула. Или Яна Ретифа. Мы с вами не можем просто так наблюдать за происходящим. Как цивилизованные, не лишенные сострадания люди, мы просто обязаны…

Дежон был совершенно уверен, что речь у него получается очень искренняя и достоверная. Сам бы он точно поверил себе. Но Алиса… Алиса все поняла и даже замахнулась на француза, потом взяла у него из руки свой саквояж, повесила на плечо свой фотографический аппарат и решительным шагом направилась в сторону «Борея».

– Понесем беднягу на корабль? – спросил Конвей бура.

– Там негде его допрашивать, – спокойно ответил тот. – Дамочка услышит его, устроит крик. Уж лучше я здесь. А вы идите. Оставьте мне солдат и идите.

– Да? Помощь точно не нужна?

Бур повернул лицо к Конвею и улыбнулся. Словно поперечная трещина прошла по пересохшему полену. И, кажется, с таким же звуком.

– Не нужно – так не нужно, – Конвей оглянулся по сторонам с независимым видом и вздохнул. – Ну, что, Егоров, пойдем на борт?

– Пойдем, – сказал Егоров.

Они отошли шагов на сто, когда сзади снова закричал негр. Истошно и протяжно, будто от боли, которая все длилась и длилась, обещая стать бесконечной. Крик бежал за ними, пока они торопливо шли к корзине лифта, крик попытался допрыгнуть за ними, когда корзина подняла их к люку, и когда они вышли на галерею. И только металлическая дверь с блестящей кремальерой с грохотом перерубила крику горло.

– Я оставлю вас, – вежливо сказал японец, который, оказывается, все это время был вместе с ними. – Мне нужно записать все происшедшее для статьи.

– В салон? – спросил Егоров Конвея.

– В салон, – ответил тот. – Там была бутылка бренди.

К приходу Дежона бренди в бутылке оставалось только на донышке.

– Я проводил мисс Алису к капитану, – сообщил француз, усаживаясь на свое обычное место. – Сейчас у них происходит равноправный мужской разговор. Во всяком случае, я, уходя, слышал, как наша милая Алиса называла капитана мерзавцем, командующим сборищем негодяев.

– И самцом-шовинистом, – сказал Конвей, поднимая указательный палец. – Обязательно – самцом-шовинистом.

«Борей» развернулся и, медленно набирая высоту, двинулся на восток.

«Борей» не был скоростным кораблем. Два нагревательных корпуса, рубки, площадки, галереи, переходы, переплетение тросов, распорок, пушки и пулеметы создавали слишком большую парусность, поэтому даже самый слабый встречный ветер значительно уменьшал и без того не слишком высокую скорость кораблей этого класса. «Борею» было уже почти пять лет, а при безумной скорости технического прогресса рубежа веков это было слишком много для военного корабля.

На верфях строились новые аппараты, способные двигаться со скоростью в двадцать, двадцать пять узлов. Новые мощные паровые установки уже не работали непосредственно на двигатели, а, вращая роторы динамо-машин, вырабатывали энергию для электрических двигателей, нагнетатели термогена работали все эффективнее, насыщая топливо и делая летучие гиганты все сильнее. Все больше государств строило воздушные корабли, все больших размеров и во все больших количествах.

Но это было в Европе и Америке. На юге Африки несли службу только два корабля типа «Борей», не слишком быстрые, не особо вооруженные, но способные, при необходимости, неделями кружить над бесконечными просторами буша. Некоторые жители Кейптауна, на который базировались «Борей» и «Нот», искренне называли их Ангелами-Хранителями. Говорили, что только эти корабли не позволяют проклятым неграм повторить с Британским Югом то, что они сделали с бурскими республиками.

Дикари научились противодействовать бронепоездам и речным канонеркам, но воздушных кораблей боялись панически, разбегались при одном их появлении. Копья, стрелы и даже ружейные пули не причиняли кораблям вреда, а пулеметы и пушки с них выкашивали замешкавшиеся отряды чернокожих воинов полностью.

Два года кораблям было запрещено удаляться от базы в глубь буша, даже катастрофа под Ледисмитом и потеря восточного побережья не заставили британское командование бросить на стол последние козыри. Но вот теперь «Борей», повинуясь приказу Адмиралтейства, выполнял разведывательное задание в глубине территорий, захваченных неграми.

И, насколько знали корреспонденты на борту «Борея», «Нот» также получил подобное задание. Это было странно, не менее странно, чем то, что впервые за два года изоляции британская администрация позволила иностранным журналистам легально попасть на Юг Африки. Более того, Адмиралтейство пригласило этих самых иностранных журналистов для, как было указано в официальном письме, «подробного и детального изучения состояния дел в колонии».

– А теперь выходит, что не только корабли погнали в глубь материка, – задумчиво проговорил Дежон. – Выходит, что вначале отправили несчастную «Бродяжку Салли» и только после того, как бронепоезд не вернулся в назначенный срок, за ним полетел «Борей»?

– Чушь, – сказал Конвей. – Чушь и глупость. Не может такого быть.

– Вы не хотите немного поработать над своей лексикой? – осведомился Дежон. – Не знаю, как принято у вас в Техасе, но с моей французской точки зрения мне кажется, что ваши слова очень напоминают оскорбление…

– Правда? И что? Вызовете меня на дуэль? – отмахнулся Конвей. – Не стремитесь стать бо́льшим дураком, чем вы есть, милый мой лягушатник…

Брови Дежона поползли вверх, но Егоров молча указал на пустую бутылку бренди, стоящую на полу, и француз успокоился. Не обижаться же, в конце концов, на всякого пьяного, несущего чушь.