Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

Наконец, Алиса нашла нужный ракурс. Опустилась на колено, удерживая неудобный и тяжелый фотографический аппарат. Ни у кого не попросила помощи, да никто помощи и не предложил.

Даже француз осторожно поставил саквояж на землю и положил руку на рукоять револьвера. В саквояже были стеклянные пластины к фотоаппарату, мисс Алиса постоянно напоминала об этом, требуя особо бережного обращения с ними.

Боул оглянулся на корабль. Отсюда «Борей» выглядел громадным и надежным, внушающим уверенность и обещающим безопасность. Два катамаранных корпуса с нагревательными камерами, четыре двигателя с трехметровыми лопастями. Восемь «гатлингов» с электрическим приводом, двенадцать пулеметов Максима, четыре пушки.

Только вот если сейчас кто-то нападет на Боула и его команду, то вряд ли все эти стволы смогут лейтенанту помочь. Совершенно точно – не смогут. С такого расстояния пулеметы и «гатлинги» просто не смогут выбрать из мечущихся фигурок нужные, отделить врагов от друзей. Даже новомодные прицелы в виде подзорных труб ничем… почти ничем не помогут.

– Можно идти дальше, – сказала Алиса, вытащив из аппарата использованную пластину и вставив новую. – Я готова.

Ретиф сказал правду – живых в бронепоезде не было. В концевом вагоне было пусто. Совершенно пусто, не было ни трупов, ни оружия, ни снаряжения. Пустое пространство между четырьмя бронированными стенами. Дверцы с обеих сторон были прикрыты, но не закрыты изнутри. Пулеметы и пушка стояли на прицепленной сзади к поезду платформе, обложенной мешками с песком. И пушка, и пулемет были изрядно присыпаны песком, принесенным ветром, но были совершенно целыми и готовыми к стрельбе. Открытый ящик со снарядами стоял возле орудия, несколько коробок с пулеметными лентами – рядом с пулеметами.

То, что издалека казалось облачком дыма, вьющегося над локомотивом, оказалось сотнями черных мух. Насекомые беспрерывно кружились над бронированной кабиной машиниста, влетая и вылетая через прорезь смотровой щели.

Дверь в паровоз была закрыта, один из солдат несколько раз ударил в нее прикладом. Грохот, а затем тишина, подчеркнутая жужжанием мух. Только птицы тяжело сорвались со стенок головного вагона и опустились на землю невдалеке от рельсов.

Дверь в головной вагон была приоткрыта.

– Кто пойдет первым? – спросил Конвей, оглядев попутчиков. – У кого крепкий желудок?

– А что? – спросила Алиса.

– А ничего, – ответил американец. – Все чудесатее и чудесатее, не правда ли, Алиса?

Щеки девушки вспыхнули: видимо, ей частенько напоминали о ее литературной тезке.

– Подсадите, – потребовал Ретиф, взявшись одной рукой за поручни лестницы и поставив ногу на первую скобу. – Подсадите, кто-нибудь.

– Давайте-ка, лучше я, мне с револьвером удобнее в случае чего, а то вы со своим орудием… – Дежон ловко запрыгнул на верхнюю скобу лестницы, отодвинув бура. – Итак…

Стальная дверца скрипнула, открываясь.

Дежон замер на пороге. Кашлянул.

– Что там? – спросил Конвей.

– Пустите меня посмотреть! – потребовала Алиса. – Помогите мне подняться.

Но ей снова никто не стал помогать.

Егоров и Конвей поднялись наверх, вошли в вагон.

Винтовок и патронов в вагоне тоже не было. Зато были стрелянные гильзы на полу. Немного, словно десяток солдат выстрелили по одному разу… Десяток гильз и десяток скелетов.

Птицы поработали тщательно. Собственно, те, что до сих пор сидели недалеко от вагона, не могли рассчитывать на поживу – скелеты были обглоданы дочиста. Остались только кости. Черепа с пустыми глазницами лежали в белых шлемах, обрывки красных мундиров. Белые ремни, застегнутые вокруг голых позвоночников, ботинки, из которых разило гнилой плотью – птицы туда добраться не смогли.

Десять скелетов.

– Сколько было всего человек на бронепоезде? – откашлявшись, спросил Конвей.

– Сотня, – ответил лейтенант Боул. – Сто солдат и три офицера.

– Вы что-нибудь понимаете, Егоров? – Конвей повернулся к русскому.

– Наверное, ровно столько же, сколько и вы, – ответил тот.

– Или вообще ни хрена, – сказал Ретиф, присел возле дальнего скелета и, закряхтев, выдернул нож, торчавший между ребер и глубоко вошедший в доски пола. – Это ведь штык от английской винтовки?

Боул взял протянутый клинок. Точно. Штык от винтовки. Британский. От британской винтовки. И торчавший из британского скелета. Если негр хочет убить белого солдата, станет он отбирать у того штык или просто ткнет своим собственным копьем?.. ассегаем, будь он неладен. Или размозжит голову дубиной… Да и рукой просто так не вгонишь штык в тело и пол. Винтовкой, как копьем – да, получится… Отобрал негр винтовку и ударил, как привычным копьем. А потом, когда винтовку дергал обратно, штык остался торчать. Ведь правда?

Когда была вскрыта дверца в паровоз, все отшатнулись от нее – черное облако из мух вырвалось наружу вместе с настоявшимся концентрированным смрадом.

Два кочегара, машинист, офицер в форме майора. И было похоже, что они убили друг друга, во всяком случае, машинист был зарублен лопатой, один кочегар застрелен из офицерского револьвера, сам офицер, держа револьвер в руке, лежал с проломленным черепом, рядом валялся здоровенный гаечный ключ. И последний кочегар лежал с размозженной головой возле топки. Будто он бился головой о металлический выступ до тех пор, пока не умер. Убил офицера, а потом убил себя.

Пока Дежон приводил в чувство Алису, рухнувшую в обморок при первой же попытке заглянуть в кабину машиниста, а Боул и журналисты пытались понять, что же именно произошло с бронепоездом и паровозной бригадой, Ретиф медленно двинулся в обход замершего состава, по широкой окружности, останавливаясь, наклоняясь к земле и принюхиваясь к ветру. И как раз в тот момент, когда Конвей выразил общее мнение, что не понимает, какая чертовщина, дьявол ее раздери, здесь произошла, грянул «Гнев Господень».

Прозвучало это внушительно. Словно выстрелила сигнальная пушка.

Все бросились наружу, Боул кричал, отдавая приказ солдатам занять оборону, Конвей орал, чтобы лягушатник засунул Алису куда-нибудь под вагон, чтобы ее не зацепила шальная пуля, Алиса требовала, чтобы не повредили ее фотоаппарат и не разбили фотопластинки и вообще не указывали ей что делать.

А еще кричал негр, корчась от боли шагах в пятидесяти от бронепоезда – худой до полной изможденности торс, тонкие конечности с узелками мышц на костях, кровь.

Ретиф нашел-таки своего негра. И не упустил.

Тот прятался в траве, наблюдая за белыми, потом приподнялся, собираясь уходить. И даже сделал несколько шагов, когда тяжелая пуля из ружья бура перебила ему ногу под коленом. Бум! Хрусь! И ослепительная вспышка боли.