Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

– Это я, мастер, – попыталась успокоить его Элоиза. – Вы меня сделали. Каждое утро вы заводите шкатулку, а однажды рассердились и разбили мне лицо масленкой… Я все та же, просто теперь… живая!

– Четыре пенса, шлюха! Вот твоя цена. Думаешь, этому репортеришке, да любому из газетчиков будет интересна четырехпенсовая девка, пусть отмытая и наряженная в более-менее приличное платье. Я обещал им механическую девушку, а что теперь покажу? Как я прославлю имя моей Элоизы, если с тобой случилось это… проклятое чудо?

Он, словно в поисках поддержки и совета, бросил взгляд на комод и застыл на мгновение, увидев под ним на полу обрывки фотографии.

– Что ты наделала, проклятая тварь?! Что ты наделала! Элоиза… Моя Элоиза… Родная…

Он принялся собирать обрывки, что-то бормоча, и Элоиза начала медленно двигаться к двери. Она никогда раньше даже не помышляла о том, чтобы убежать, даже просто выйти за дверь в коридор или на улицу, но сейчас чувствовала – как только мастер поднимет последний обрывок, ей конец. Он был как напряженная струна, готовая лопнуть в любой момент, как перекалившийся котел за секунду до взрыва. И Элоиза испугалась, до дрожи, до холодного пота – испугалась, как пугаются живые четырехпенсовые девки, и осторожно двинулась в сторону двери.

– Стой! – взревел мастер, выпуская из пальцев кусочки картона. Он схватил со стола отвертку и шагнул к Элоизе, которой осталось лишь одно – заслониться руками, продолжая увещевать своего творца.

– Ты убила меня, Элоиза! Ты! Ты одна была моей надеждой эти годы, и что ты сделала? Ты не нашла ничего лучше, чем стать живой?! Ты не хотела? Вот как? Я утешу тебя, дорогая, это ненадолго!

Он замахнулся отверткой, целясь в грудь. Элоиза прижалась спиной к двери, понимая, что совсем скоро все закончится, и надеясь, что будет не больно. Раньше, когда она была механической, она не чувствовала отвертки, когда мастер проверял что-нибудь у нее внутри, подтягивал соединения, может, и сейчас ничего не почувствует. Просто умрет, как умирают фиалки в стакане. А потом мастер соберет другую Элоизу, как только накопит денег на подходящие котлы. Жаль, лицо стало живым – придется заказывать новое, хорошо хоть, слепок мастер забрал и сохранил, не придется снова платить цветочнице из Ковент-Гарден.

«Четыре пенса, – мелькнуло в голове. – Куклой я стоила доро…»

Дверь за спиной внезапно отворилась, и Элоиза буквально упала спиной на руки молодому человеку в франтоватом желтом костюме крупной клетки и рыжих ботинках, на один из которых Элоиза нечаянно наступила.

– Ни у кого нет столько времени, мистер Миллер, а мое время, представьте, недешево, – он выпалил свои гневные слова, едва ли не брезгливо отпихивая от себя перепуганную девушку, и в этот момент удар отвертки, предназначенный Элоизе, швырнул его назад. Репортер охнул и повалился навзничь, нелепо взмахнув руками. В ужасе отшатнувшись от рыжих штиблет своей нечаянной жертвы, Ханс Миллер прикрыл рот кулаком, в котором все еще сжимал отвертку. Налетев на этажерку, он едва не своротил ее с места. Бутыль зеленого стекла покачнулась и полетела вниз, разбившись об угол комода. Брызнула янтарем смазка.

– Я могу все исправить, – зашептала Элоиза, бросаясь на колени перед раненым. Голова молодого человека запрокинулась на ступени лестницы, шляпа ускакала вниз, замерла возле стойки для тростей. – Давайте перенесем его на постель. Я сумею починить, если только детали…

– Какие детали, тупица?! Ты убила его! Ты убила меня и его! Слышишь, ты убила! – Хозяин склонился к Элоизе, которая протягивала ему руку, ожидая помощи, и вложил в ее ладонь отвертку.

– Ты убила его, потому что он был твоим любовником, а потом покончила с собою… – Он принялся валить с полок банки и бутыли, которые разбивались о пол, забрызгав платье Элоизы и клетчатые брюки гостя. Тот застонал, когда Миллер грубо схватил его за ноги и втащил в комнату.

– Думаешь, тебе удалось обмануть меня, девка? Не знаю, кто подослал тебя со всем этим бредом про чудо, но я не поверил ни единому слову. Кто-то украл мою Механическую девушку, и я дознаюсь, кто. Только ты об этом не узнаешь, убийца!

Он трясущимися руками вытащил из кармана коробку спичек. Пальцы не слушались, он ломал одну спичку за другой, но все чиркал и чиркал, отступая к двери, хотя пальцы девушки цеплялись за полы его пиджака. Не желая, чтобы она испортила его одежду, Миллер вырвал у нее отвертку и по привычке сунул в карман.

– Это же я, ваша Элоиза Миллер! – растерянно твердила девушка.

– Элоиза Миллер умерла. Ее больше нет. Я держал ее на руках, а она не отвечала мне больше. Она сломала себе шею. У моей Элоизы была такая прекрасная шейка. Она просто упала… И умерла. Ты мертва, Элоиза Миллер. Кто спросит с меня за твою смерть сейчас?

Спички начали загораться, но он продолжал поджигать и бросать их в глубь комнаты за спину Элоизе, не замечая, что пламя уже разгорелось и лижет занавески и стены. И только когда девушка вскрикнула в ужасе и бросилась к двери, он выскользнул за створку и повернул ключ, лишая своих жертв единственного шанса на спасение.

Напрасно Элоиза колотила в дверь, напрасно умоляла выпустить ее и позволить помочь бедняге-репортеру. Все было тщетно.

Она распахнула пиджак на груди молодого человека, осмотрела рану, из которой текла бурая смазка. Ремонта было не так много – судя по свисту, с которым выходил воздух из груди, отвертка пробила одну из трубок, подающих пар на правый плечевой сустав. Элоиза бросилась к ящику уже наполовину объятого огнем стола и вытащила несколько трубок разного диаметра. Распахнула рубашку и провела резцом, расширяя рану, но под брызнувшей смазкой не обнаружилось ни медных трубок, ни шестеренок. Тело молодого человека было наполнено красным и горячим, и рана в его груди плюнула смазку прямо в лицо Элоизе.

– Не могу починить, – словно извиняясь, пробормотала она, зажимая ладонями рану. – Не знаю, как. Простите…

– Пистолет, – прохрипел юноша, пальцы правой руки дернулись и замерли. Элоиза сунула руку в карман пиджака и действительно нащупала небольшой пистолет дамской модели. «Ремингтон 95 Дабл Дерринджер». Такой же, бывало, обещал подарить ей мастер, когда она «будет во всех газетах», чтобы могла защитить себя от слишком навязчивых любителей механики. Она поднялась, пытаясь сквозь дым, щипавший глаза, прицелиться в дверной замок, словно в последнюю соломинку вцепившись в пистолет. Это было свое, знакомое, механическое, стальное, неживое… Живое оказалось слишком страшным и сложным.

Едва успев увернуться от падающей этажерки, которая с гадким хрустом накрыла лежащего на полу юношу, Элоиза выстрелила и, выставив вперед плечо, приготовилась ударить в дверь, как тихое «ззынь» донеслось до нее из-за груды горящих досок.