Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

Его жена всегда любила фиалки.

Герр Миллер целует край фото, стараясь не касаться заломленного края, словно боится растревожить едва закрывшуюся рану. И все равно морщится, как от боли, когда ставит портрет на место, открывает крышку круглой шкатулки и поворачивает ключ.

Маленькая балеринка делает неторопливый оборот, такая же томная и изящная, как покойная фрау Миллер. В шкатулке пощелкивают, раскручиваясь, пружины, поскрипывают шестеренки – этот звук не в силах заглушить даже навязчивая мелодия шкатулки. Она словно твердит: «Элоиза, слышишь этот звук? ты слышишь стук? ты слышишь скрип? Элоиза, просто сделай шаг. Ключ поверни и стань живой».

– Ну же, Элоиза, держи крепче. Проклятье, ты снова уронила кофейник! – Замер ключ, опустилась крышка на притихшую балеринку, но навязчивая мелодия все звучит в голове. Может, из-за нее так дрожат руки Элоизы, а может, прав мастер Миллер и просто еще недостаточно хорошо отлажен сустав.

– Аллес гут, – печально говорит мастер Миллер, вновь разбирая правую руку, раскладывая на столе детали. Элоиза сидит на стуле, скромно положив на колени левую. Нельзя заказывать фарфоровые накладки на ладонь и предплечье, пока не отлажено запястье, во всяком случае, так сказал мастер.

Ханс Миллер, лучший механик на всем белом свете. Когда что-то не получается, он бывает раздражительным и грубым, однажды он даже расколол Элоизе совсем новое лицо, бросив стальной масленкой для суставов. Не нарочно, случайно. А потом он заказал новое фарфоровое личико, лучше прежнего, совсем как у фрау Миллер, и долго стоял, глядя в глаза Элоизе, и гладил фарфор кончиками пальцев. Ей даже показалось, что она почувствовала…

– Мастер, – Элоиза ловит каждое движение его бровей: стоит хозяину чуть нахмуриться – и она замолчит, лишь бы не раздражать его. Уж очень ей нравится новое личико. Но мастер не хмурится, наоборот, сегодня он, несмотря ни на что, очень весел. И Элоиза решается продолжить: – Мастер, иногда мне кажется, я что-то чувствую… Как будто тепло.

Ханс усмехается:

– И должно быть тепло. Ведь в тебе столько горячего пара. Ты горяча, моя дорогая, и мы покажем этим холодным англичанам, что значит настоящее тепло. Люди состоят из крови, мышц и костей. Сломай крошечную косточку – шейный позвонок, и перестаешь быть живым. Моя жена танцевала как богиня, она была во всех газетах Мюнхена, но одно падение – и о ней забыли, напечатав лишь коротенький некролог. Но ты, моя Элоиза, сделана иначе. Только огонь, вода и медные трубы. Да, медные трубы. Ты прочна, прекрасна, и ты все исправишь. Элоиза Миллер снова будет во всех газетах. Механическая Элоиза Миллер! Но что я предъявлю снобам из Королевского научного общества и журналистам, если ты не можешь удержать кофейник?

Слова мастера казались сердитыми, но глаза лучились радостью и нежностью. Элоиза очень хотела, но не могла улыбнуться ему в ответ, не могла даже захлопать в ладоши от радости – ее левая кисть лежала разобранная на столе. Поэтому Элоиза Миллер просто хлопнула несколько раз правой ладонью по колену, скрытому голубым платьем, – «снобы из Королевского научного общества» скоро придут к ним, чтобы посмотреть на Механическую девушку, иначе отчего хозяин так счастлив. Уж если мастер не расстраивается, что она все еще не может сама налить гостям кофе, значит, он уверен, что даже такая несовершенная, Элоиза обеспечит своему творцу внимание «всех газет».

Эти «газеты» и «снобы» пугали Элоизу. От них зависело счастье мастера. Именно понравившись этим незнакомым существам, Элоиза должна была все исправить: оживить фрау Миллер, вернуть мастера в Германию, сделать его богатым и добрым. Тогда Элоизе не придется бояться за фарфоровые накладки на ладонях. Даже если она расколет одни, мастер легко купит ей новые.

– Одна газетенка согласилась написать о тебе, дорогая! Это, конечно, далеко не «Таймс», но нам с тобой сейчас необходима любая пресса.

– Газета?! Здесь будет настоящая газета?! – Элоиза почувствовала, как бросился в голову горячий пар, как сильнее заходили в груди поршни, как завертелись шестерни. – Я не сумею! Как я узнаю настоящую газету? Как она выглядит?

Голос Элоизы все еще оставался ровным и монотонным, поэтому мастеру даже не пришло в голову, как она взволнована. Он ничего не заметил бы, даже если бы Элоиза призналась ему, что уже не первый раз наблюдает это странное состояние машины, когда котлы за грудными пластинами начинают сами по себе работать интенсивнее, все суставы требуют действия, хотя она не получала команд и должна находиться в относительном покое. Он ведь не замечал уже несколько дней по утрам, что, когда целует портрет покойной жены и открывает шкатулку с балериной, у Элоизы начинает подтекать смазка в левом глазу. «Только смазка, – уговаривала себя Элоиза, – или конденсат накапливается в сводах лицевой накладки и стекает по носовому стыку. Это не признак неполадки, не стоит огорчать мастера по мелочам…» Но сейчас эти мелочи могли помешать Элоизе «все исправить». А если котлы опять сойдут с ума, когда придет «газета»?

Интересно, что это за существо, мужчина оно или женщина. Если мужчина – котлы определенно могут стать проблемой. Все мужчины, что приходили к мастеру – и мясник (требовать денег), и портной (снимать мерки для нового платья, для «снобов»), и даже другой мастер, лучший изготовитель фарфоровых лиц – все как-то странно и очень внимательно смотрели на ее котлы. Элоиза много отдала бы за то, чтобы они были поменьше, но для того, чтобы дать ей нужную силу и подвижность суставов, необходимо много пара, и мастеру пришлось существенно расширить ей грудь, чтобы вместить котлы подходящей мощности. А что если это чудовище, «газета», тоже примется смотреть на ее котлы? Пар точно бросится в голову и конденсат может хлынуть из глаз настоящим потоком. Тогда она совершенно точно не понравится никому и не сможет все исправить.

А если газета окажется женщиной? Что делать тогда? Женщин Элоиза видела лишь дважды – не считая стоящей на полочке карточки фрау Миллер. Раз в месяц приходила квартирная хозяйка миссис Смайт и ругалась из-за платы и беспорядка. Мастер всегда гордился своей аккуратностью и способностью уберечь механизмы от пыли и каждый раз предлагал миссис Смайт провести по любому из столов и шкафов, чтобы проверить, есть ли на них хоть пылинка. От этого хозяйка бранилась еще сильней, в запальчивости крича, что медный и стальной хлам куда опаснее обычной пыли. «Пыль никогда не отрежет тебе ногу». Подумав, Элоиза признала ее правоту – ей не составило бы труда отрезать ногу миссис Смайт, вздумай хозяин отдать такой приказ, но он молчал, багровея от гнева, и Элоиза почти слышала, как закипают его котлы, хоть мастер много раз повторял ей, что люди устроены иначе.