Татьяна Живова - Джульетта без имени

Даже не успев удивиться таким для нее непривычным и, прямо говоря, нехарактерным ощущениям и желаниям, Крыся вдруг резко замерла на месте, а потом яростно стряхнула с себя бесцеремонные руки и прокричала в эти ухмыляющиеся рожи:

— Хватит!!! Уберите свои лапы! Мы и сами пока идти в состоянии!

Подскочив к Востоку, которого только что в очередной раз сшибли с ног, она припала на одно колено, склоняясь к нему.

— Вставай, Восток! Нам уже недолго осталось!.. Ну же, сталкер! Прошу тебя!..

— А ну встала, сучонка драная!

Девушку схватили за шиворот и резко вздернули на ноги. Перед ней был тот толстенный двухметровый конвойный, что привел на обмен рабочих.

— Еще раз рыпнешься, я тебе таких звездюлей выдам — до станции полетишь! Поняла?! — последнее было уже не криком — ревом.

— А этого твоего в грязь втопчем, под шпалы закатаем, — добавил он с каким-то внутренним удовлетворением.

Крыся ожгла мерзавца драконьим взглядом и едва сдержалась, чтобы не плюнуть ему в жирную морду. Однако пробившееся сквозь слепую ярость благоразумие отсоветовало так поступать, и девушка послушалась его. Отвернувшись от выпустившего ее воротник амбала, она упрямо мотнула головой, распрямила, как сумела, сведенные назад плечи и пошла вперед сквозь разномастную разбойничью толпу, стараясь не обращать внимания на плотоядные взгляды, обидные выкрики и хамское лапанье.

Станция забрезжила впереди неясным светом. Тусклые и яркие огоньки, какое-то мельтешение. Гулкий железный удар, свет ярче пожара. И над всем этим — хриплый, надсаженный, властный голос:

— Сюда тащите их, щукины дети! Поглядеть хочу.

Он ждал их на краю платформы. Кожану было лет шестьдесят, он был сед, крепок, далее кряжист, чуть выше среднего роста. На массивном бледном лице уже заранее сходились гневливой дугой густые клочковатые брови и сверкали из-под них острые, молодые еще глаза. Пленных еще пару раз тряхнули — видимо, для острастки и лучшего проникновения в суть момента.

А потом гул голосов стих, и злые безжалостные руки, терзавшие их, опустились.

Вождь будет говорить!

— На бумаге вы двое лучше выглядели... — Кожан аж крякнул, увидев, кого вывели из туннеля на свет. — Ну да ничего, нам и такие сгодятся. Суп сварим! — хмыкнул он. Вокруг одобрительно загалдели.

— Тихо. Давайте их на платформу.

Толпа расступилась и снова сомкнулась, когда они взобрались по гремучей железной лестнице наверх. Кожан вышел вперед. Тяжело, вразвалку обошел обоих пленников по кругу, будто и правда прикидывал, стоит ли готовить из них деликатес или так — пошинковать да в похлебку кинуть.

— Шпион, значит, и шпионская подпевала... Хорошо. Говорить будем? Не хотим? Дымчар!

Тощий, жилистый мужчина с узким, обрамленным короткой бородкой лицом протолкнулся откуда-то сзади и встал за спиной вожака.

— Так, этого, — Кожан махнул рукой на сталкера, — в кутузку. В ближнюю. А ее...

— Кожан, а мож отдашь девку нам? — раздался позади чей-то масляный голос, и вперед просочился какой-то вертлявый тип. —Давненько на станции свеженьких не появлялось!

— Ага, разбежался! — с неподражаемым сарказмом хмыкнул вожак. — Тебе, Горелик, только бы жрать да баб тискать... Хорошо, отдам. Только ты потом сам к бибиревским полезешь под пулемет. Почему? Потому, что вы мне эту девку вусмерть затрахаете, и хрен мы от нее что узнаем — знаю я тебя и твоих охламонов! А мне, родной ты мой, ну очень хочется знать, что у наших любимых соседей творится!

На морде вертлявого отобразился целый калейдоскоп эмоций — горячечное вожделение перетекло в унылую злобу, злоба — в мимолетный страх, а тот — в кислую угрюмость.

Кожан вздохнул с бесконечным терпением великого отца нации:

— Это информатор, дурья твоя башка! Понял? Умудохаете мне пленницу — от кого мы новости получим? Только и останется, что тебя самого посылать добывать их!

Вертлявый смешался и отступил, почесывая голову.

— Так что девку не трогать! — грозно обведя взглядом свою банду, закончил Кожан. — Ну, по крайней мере, пока я ее не допрошу!

— А потом?

— А потом, Дымчар, я посмотрю на ваше поведение!

— Мы будем белыми и пушистыми! — с самым светским видом осклабился Дымчар.

— ...как полярные мишки, я в курсе! — оборвал Кожан и распорядился:

— Этого запереть понадежнее и стеречь, как личный сейф с патронами! А девку — ко мне в кабинет!

— Оставь ее!

Пришедший в себя Восток рванулся из рук держащих его крысюков. Те от неожиданности едва успели его перехватить.

Короткий резкий выпад — и сталкер согнулся пополам, получив от Кожана удар в солнечное сплетение.

— Восток! — прозвенел отчаянный крик Крыси, которую уже утаскивали двое охранников. Крысишка бешено извивалась в их руках, но вырваться не могла.

— Убрать! — рявкнул алтуфьевский вожак, ткнув пальцем в корчащегося человека, и нецензурно выругался. — Балаганщики, млять! Развели Бибирево!

Еще двое крысюков подхватили обмякшее тело Востока под мышки и бесцеремонно поволокли в подплатформенные отсеки, в которых и располагалась темница.

Конвоиры втолкнули Крысю в какое-то помещение под лестницей. Следом вошел Кожан и, дождавшись ухода подручных, демонстративно запер дверь.

Крыся поспешно шарахнулась от него в самый дальний угол, прилипла — не оторвать — лопатками к стене, уперлась в нее ладонями и застыла, трепеща натянутой струной и мысленно готовясь к самому худшему. Впрочем, меры эти были довольно бесполезной затеей: то, что Кожан называл своим кабинетом, на деле было крошечной каморкой не больше кухни в хрущевке. Раньше это, скорее всего, использовалось в качестве подсобки для технических служб. Так что для того, чтобы нормально укрыться от опасности, места здесь просто не было.

Из обстановки в «кабинете» были только небольшой обшарпанный диванчик, колченогий журнальный столик, какой-то шкафчик на стене у двери и под ним — массивный сейф. Одну из стен занимала разрисованная пометками карта севера Москвы, на другой пестрела схема Метро. Тоже с пометками.

Замок протяжно скрипнул и затих. Кожан, позванивая связкой ключей, в один широкий шаг пересек каморку, грохнул дверцей сейфа. В его руках оказалась длинная квадратная бутыль с коричневатой жидкостью. Он тяжело опустился на диван, рванул пробку и сделал глубокий глоток. По щеке, продираясь сквозь заросли клочковатой сивой щетины, прокатилась желтая капля. Пахнуло резким и дымным. Голова Кожана повернулась в угол, где сжалась, вздрагивая, серая большеглазая тень.

— Эй, ты! А ну подошла!