Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ)

Из темнеющего зева пещеры показалось бледное испуганное лицо Ларисы. Мелькнуло, сверкнув глазами, и пропало во тьме. Но вскоре она вышла наружу, держа в каждой руке по банке тушенки с гречкой.

— Вот, — женщина протянула одну жестянку голодному Геше, вторую — Юрику.

Достала из кармана флягу и тоже передала Геше.

— Остальные не приходили?

— Нет, — она слегка качнула головой. — Не было никого. Но где‑то неподалеку стреляли. Много стреляли. Виталик сначала услышал, скулить стал. Потом и я услышала…

Юрик, разрубив тесаком банку пополам, передал одну ее половину Рогозину, а во вторую полез сам приготовленной заранее ложкой. Лариса на секунду отвлеклась, проследив за манипуляциями якута, затем продолжила:

— Несколько раз часто — часто стреляли, потом одиночными, но погромче…

— Прямо не тайга, а стрельбище какое‑то, — хмыкнул Геша, облизывая пятерню, которой лазил во вскрытую банку. — Ладно, мать, сейчас сгоняем, поглядим, кто там бузит. А ты пока Семена накорми, — он кивнул на похожего на мумию капитана. — Видишь, как исхудал?

— Это Семен?! — Лариса закрыла рот ладонью, словно боялась произнести неосторожное, обидное слово и выпучила глаза. — Господи, божечки!

Рогозин внимательнее посмотрел на беднягу — капитана. Больше всего Семен напоминал теперь мумию. Должно быть, такими бывают какие‑нибудь буддийские монахи, про которых говорят, что они сами себя мумифицируют: умиротворенные, безразличные ко всему, ничего не желающие. Глаза Семена, широко открытые, взирали на мир с необъяснимым глубинным просветлением, казалось, что в этих двух мерцающих отражениями садящегося солнца глазах скрыта вся мудрость мира, спрятаны самые тайные и великие знания, которые он унесет с собой в смерть, в небытие, в вечность. Только нимба над головой не хватало в тот миг Семену. Хотелось бухнуться перед капитаном на колени, покаяться во всех совершенных и только замышляемых грехах и молить, молить о прощении.

Лариса тоненько зарыдала.

— Спокойно, мать! — рыкнул Геша. — Семен нынче из такой задницы вылез, что теперь сущая ерунда осталась. Присматривай за ним и корми, глядишь и выкарабкается.

Несмотря на то, что Геша целых полтора часа тащил на руках Семена, здоровяк не выглядел утомленным, наоборот, Рогозину показалось, что эта тяжелая прогулка придала ему сил.

— Ну и это, Лар… Таблеток каких‑нибудь что ли дай ему? Аспирина там…

Он подхватил Семена на руки и внес в пещеру, но очень скоро выбрался наружу:

— Пошли, орлы! Посмотрим, кто там барагозит.

Лара опять почему‑то всхлипнула, махнула неизвестно чему рукой и пошла, сгорбившись, в убежище.

— Я не пойду, — неожиданно для всех вдруг сказал Юрик. — Мы договорились встретиться здесь, значит, нужно оставаться здесь.

— Ты чего, оленевод?! — нахмурился Геша. — Бычить придумал? Неожиданно. Давай так сделаем: ты для поддержания своего реноме чуть — чуть побычь, а потом бычить переставай, лады?

— Отстаньте от него, Геша, — поддержал Юрика Рогозин. — Я тоже не пойду. Велено было ждать — значит, нужно ждать. Да и куда идти‑то? Она даже не знает, в какой стороне стреляли. То ли наши, то ли не наши?

Геша недоуменно поднял бровь, и посмотрел на Виктора так, будто перед ним заговорило дерево.

— Мужик, ты тоже решил бычить? Совсем неожиданно. Прямо день открытий какой‑то.

— Вам и дядь Вася то же самое скажет, — кивнул на старика Рогозин.

И только сейчас Виктор почувствовал как устал — сделать еще хотя бы сотню шагов казалось ему уже выше человеческих сил.

— А этот сивый хрен с горы мне вообще по барабану, — смерив дядь Васю презрительным взглядом, заявил Геша. — Пойми, дурилка, сейчас в этой тайге все, кто стреляет — наши, а в кого стреляют — не наши? Ву компрене? Так доступно для понимания?

— Да пошел ты, — вяло бросил Юрик и побрел в пещеру. — Наши, ваши. Надоело очень. Скоро ночь. Я устал.

— Стой, усатый! Я ведь тебе ноги сломаю!

— А по тайге тебя потом зайцы водить будут? — буркнул, не оборачиваясь, якут. — Или с медведем договоришься? Темно скоро будет. Нечего в темноте по лесу ходить — сучком глаз выбьешь, совсем слепой станешь.

— С — с-сволочь, — прошипел вполголоса Геша. — Там же кореша твои!

— Я этого не знаю наверняка, паря, — донеслось из‑под свода пещеры: Юрика уже не было видно. — А тайга большая, мало ли кто в ней стрелять придумал?

Рогозин пошел следом за ним, а третьим пристроился дядя Вася, виновато пожавший плечами, когда проходил мимо обескураженного Геши.

— Что вы за люди! — сплюнул тот под ноги. — Да люди ли вы вообще? М — да — а-а. Я здесь побуду. Мне с вами в одном помещении стремно дышать… Задыхаюсь я, душно мне.

Рогозину было обидно слышать подобные слова, но реагировать он никак не стал, ведь если этому амбалу так уж хочется гулять по вечерней тайге — его никто не держит.

Глаза трудно привыкали к темноте, костер по случаю отсутствия людей не горел и только через несколько минут Рогозин сумел разглядеть пристроившегося между камней Юрика, настороженный и недоверчивый взгляд мерцающих глаз полубезумного Виталия, Ларису, пытающуюся ухаживать за Семеном.

Виктор опустился на камень, положив рядом свой карамультук, обхватил голову руками, почесал слипшиеся от пыли и пота волосы, вытряхивая из них на землю какой‑то таежный мусор. Рядом кашлянул дядя Вася.

— Чего вам? — повернулся к нему Рогозин.

— Перекусить бы?

Рогозин сходил на склад, нашел там краюху пересохшего хлеба, кусок запечённого в углях зайца — из тех, что приволок с собой дядя Вася.

— Вот, — протянул он снедь старику, когда вернулся. — Вы что‑то рассказать пытались о первых космонавтах, когда на нас юэр напал? Сейчас самое время…

— Сейчас, Вить, сейчас все расскажу, — пообещал дедок и вцепился зубами в мясо. — Я расскажу все, без утайки, только чуть брюхо набью, хорошо?

— Ладно, — покладистый Рогозин никуда не торопился.

Виктор устроился рядом со стариком и некоторое время изучал «нового» дядю Васю. Видно было плохо, даже отблеск слабого костерка почти не помогал, но даже при таком освещении Виктор успел рассмотреть многое. Старик, совсем недавно претендовавший на лавры спасителя и героя, здорово сдал, утратил весь свой напор, потерял какой‑то стержень и теперь был готов на что угодно за простое доброе слово. Рогозин знал, как это бывает в жизни: в любой дворовой компании всегда есть какой‑нибудь косячник, крупно лопухнувшийся и растерявший авторитет, и поэтому теперь лебезящий даже перед изгоями.

Пока дядя Вася тренировал челюсти, в пещеру вошел Геша, постоял с полминуты в проеме — точно на той линии, что разделяла мрак и свет, потом пошел дальше, повернул за камень и скрылся из виду где‑то в той области, где Лариса ухаживала за двумя капитанами.