Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса

— Инста — а-а… — доносилось сквозь слезы, — …а — а-а — ллля — а-ци — й-я

— Я тебе сейчас покажу инсталляцию, ишак неверный! — Гордеев замахнулся мачете и полоснул им по дощатому настилу в каком‑то сантиметре от уха Кудряшко. Во все стороны полетели щепки.

— А — а-а! Не надо больше, пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо… — запричитал Гера. Щеки его были мокры, губы дрожали, а глаза истово молили о пощаде.

— Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо…

Роберт учуял неприятный запашок.

«Он еще и обгадился. Значит, успех закреплен», — звеньевой, мысленно попридержав голема, рвущегося наружу, поднял кулак и поднес его к носу Кудряшко.

— Видишь три «К», — сказал страж, — видишь?

— Пожалуйста, не надо…

Роберт несильно ударил по щеке Геру, и его ладонь вновь сжалась в кулак:

— Заткнись и смотри сюда! Видишь тройное «К»?

Притихшая жертва поспешно кивнула.

— Это я специально по — русски татуировку сделал, чтобы такие псы как ты понимали, — Гордеев легонько ткнул кулаком в нос Кудряшко, — Знаешь, что она обозначает? Кяфирам — кровавая казнь. Кяфир — это неверный, неверный — это ты. Значит…

— Пожалуйста не надо! — вновь запричитал Гера, и тут же получил хлесткий удар по щеке.

— Я сказал, заткнись, когда с тобой правоверный разговаривает! — Роберт приставил мачете к горлу несчастного. — Кяфир должен быть казнен. Но Аллах милостив и милосерден, и вступивших на праведный путь ожидает прощение. Покаявшимся уготована лучшая доля. И волею Всевышнего тебе предоставляется выбор: ислам или смерть.

— Что? — удивился, вытаращив глаза, Гера. — Что? Как — ко — ко — ко — й выбор?

— Ислам ты должен принять, — встрял в разговор Марик, — чего тебе не понятно, петушара?!

— Ко — кхо — кхо — кхорошо, — спешно закивал Гера, — хорошо, я… я… я буду, — в глазах жертвы Роберт заметил проблески надежды.

Это самое оно: надавить на подопытного, ввергнуть его в беспросветный ад боли, страха и унижения, заставить поверить, что так будет вечно, а потом поманить огоньком спасения. И ради этого лучика человек готов на все, на любую подлость, даже на предательство самого себя. А уж для таких как Гера предательство — это стиль жизни.

Роберт убрал ногу с груди Кудряшко и рыкнул:

— Тогда встань!

Жертва поспешно подчинилась. Сгорбленный, мокрый, грязный, дурно пахнущий, с затуманенным взором и, пожалуй, постаревший на добрый десяток лет Гера походил на загнанное в угол животное на скотобойне, у которого не было ни желания, ни сил сопротивляться своим палачам. Как же быстро позер — нонконформист превращается в безропотную овцу!

«Странно, — подумал Роберт, — а ведь именно таких, как Кудряшко, лет восемьдесят назад продвинутая гламурная общественность считала мужественными людьми. Тоже еще мне фавориты протеста!»

Джохар встал рядом со звеньевым, Влад зашел за спину Гере, неслышно достав из нагрудного кармана синий футляр со шприцом, а Марик закурил, не двигаясь с места.

— В этот торжественный момент, — начал напыщенную речь Роберт, — мы с дозволения Всевышнего поможем тебе произнести свидетельство ислама, а потом мы укажем тебе, иншаллах, праведный путь и обучим тебя основам шариата.

Гера, из носа которого потекла тонкая струйка прозрачной субстанции, взирал на своего мучителя с жадной признательностью, постепенно перерастающей в благоговение.

— И помни, — продолжил Роберт, — после того, как ты примешь истинную веру, назад дороги нет. Возжелав отступить от ислама, ты претерпишь убыток в этой жизни и жизни последней.

— Мы тебе башку на раз — два оттяпаем, если что! — вставил свое веское слово Марик.

— Марат, — не пугай нашего нового брата, он ведь скоро станет членом уммы, — Джохар взглянул на Верзера с укоризной, а затем, посмотрев на Роберта, сказал:

— Продолжай, брат Ибрагим.

— Сейчас ты произнесешь два свидетельства, и ты должен понимать их смысл, — Роберт особо не задумывался над тем, что говорил, он доверил эту миссию своему виртуальному двойнику — заготовке, которая с легкостью изымала из глубин подсознания все, что некогда Гордеев читал или слышал о мусульманстве. — Знай, что нет сотоварища Аллаху, и ты должен поклоняться только ему одному и никому более. И нет никого равного посланнику Всевышнего Мухаммаду, да благословит его Аллах и приветствует, в следовании за ним. Для того чтобы получить благословение в этой жизни и последней, ты не должен делать ничего, что запрещает Аллах, воистину велик Он. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Вытерев сопли, Гера поспешно кивнул.

— Ты согласен, произнеся свидетельство, принять ислам?

Гера снова кивнул.

— Я полагаю, тебе подойдет имя Абдулла, что значит «раб Аллаха». А теперь, — Роберт указал на Махмудова, — шейх Омар поможет тебе произнести свидетельство. Повторяй за ним.

— Ашхаду Алла иляха, — сказал Джохар.

Кудряшко непонимающе уставился на стражей.

— Повторяй за шейхом! — Влад, еле сдержав смешок, отвесил Гере подзатыльник.

— Ашхад…ду алла иляха, — запинаясь, выдавил из себя Кудряшко.

— Илля Ллах уанна Мухаммадан Расулу Ллах… — продолжил Джохар.

Гера послушно копировал звуки арабской речи. Роберт не знал этого языка и, честно говоря, никогда не стремился его выучить. Он не понимал ни единого слова из шахады, проговариваемой Махмудовым и тщательно повторяемой Кудряшко, но стоял с лицом преисполненным торжества, будто сейчас в его душе разрасталась великая радость от того, что на белом свете одним мусульманином станет больше.

Наконец, Джохар и Гера закончили произносить свидетельства, и Роберт обнял новоиспеченного правоверного, похлопав его по спине:

— Поздравляю тебя, брат Абдулла, теперь ты один из нас, — взгляды Гордеева и Черноземова пересеклись. Глаза Влада смеялись.

Звеньевой сделал шаг вбок, и к Гере подошел Марик. Надев латексные перчатки, он вынул из мешочка, нацепленного на пояс, опасную бритву.

— Что это? — испуганно спросил Кудряшко.

— Обрезание будем делать, — сказал Марик, улыбнувшись краешком рта.

— Зачем?

— Как зачем? — вертя в пальцах бритву, Верзер изобразил удивление. — Ты ж ислам только что принял, чик — чик полагается…

В этот момент Влад всадил Гере в шею шприц с наркотическим препаратом. Дернувшись и судорожно глотнув воздух сквозь посиневшие губы, Кудряшко, мгновенно побледневший, осел на колени. Взгляд его, окончательно помутившись, расфокусировался. В такой незавидной позе он простоял, покачиваясь из стороны в сторону, несколько секунд, а затем с глухим стуком повалился на пол.

— Заканчивайте с ним, быстро собираемся и на пост отмываться, — сказал Роберт, — я за спецами, пусть забирают клиента.