Александр Кучаев - Под новым небом, или На углях астероида

Курт так боялся боя с коммандос, что при мыслях об этом у него появлялась слабость в ногах. Он страшился не столько за себя, сколько за сопровождавших его людей, потому что именно он втравил их в этот побег. У него неровно билось сердце при мысли, что с ними может что-нибудь случиться. Он готов был положить за них жизнь и ежеминутно оглядывался назад, проверяя, не бегут ли уже за ними хозяева Гросхауза.

Он помнил наставления Игоря оставаться невидимым в бою. Если коммандос совершат нападение с той стороны, то он спрячется за это дерево; если с другой – то вон за то. В обоих случаях обнаружат его не сразу, а он тем временем будет стрелять – пока не кончатся патроны или пока враг не побежит восвояси. Ну и Франц со своим револьвером обязательно придёт на помощь, и вдвоём им проще будет отогнать преследование.

Конечно, надо бы двигаться быстрее, но на руках пятеро малых детей, а у Христины и Памелы застужены ноги; обе еле поспевают за остальными и постоянно ковыляют в хвосте, опираясь на палочки, а ведь они ещё молоды. Да разве ревматизм только у них! Многие идут через силу. Он и сам прихрамывает от боли в правом колене. Длительное пребывание в холодной воде на добыче рыбы и для него не прошло бесследно. А уж про Эмми и говорить нечего – бедняжка дошла до последней черты. И всё-таки хорошо, что она отказала Гюнтеру, – объятия этого чудовища были бы самым ужасным, что только можно придумать.

Но вот солнце спряталось за горами, и грюненсдорфцы стали устраиваться на ночлег. Развели костры, вскипятили воду и заварили несколько пригоршней ягод. Напившись, большинство сразу легли спать, чтобы во сне отвлечься от сосущего чувства голода. Невдалеке Курт притаился с карабином за деревом, охраняя лагерь.

Франц, Дитрих и ещё несколько мужчин поставили на реке сети. К утру в них застряло ещё больше рыбы, чем в предыдущий раз. Люди если и не наелись досыта, то уж во всяком случае значительно притупили чувство голода и опять могли передвигаться довольно длительное время.

В полдень Франц, шедший впереди, поднялся на пригорок и увидел за низиной, на противоположном пригорке, человека с навьюченной лошадью.

– Курт! – крикнул он, оборачиваясь назад. – Подойди-ка, посмотри, кто это, не тот ли мальчик, о котором ты говорил?

Едва взглянув, Курт с ликованием объявил, что это Ник, что конец пути близок и по завершении его они будут в безопасности.

А Ник, завидев их, торопливо двигался навстречу, натягивая повод и уговаривая лошадь ещё немного прибавить шаг.

Они сошлись на середине низины. Курт обнял его и представил Францу и всем остальным.

– Здесь весь наш посёлок, – сказал он, обводя рукой толпившихся позади людей.

– А где дядя Игорь? – спросил Ник, не увидев охотника.

– Он остался на переправе через Драву, чтобы задержать коммандос.

Первой мыслью Ника было отправиться на помощь старшему брату, но, вспомнив предписание Игоря о необходимости обеспечить благополучный переход грюненсдорфцев до места стоянки шхуны, он заставил себя отказаться от неё. Ник заметил, как голодные глаза ощупывают мешки, и немедленно стал развьючивать лошадь, предлагая старосте заняться раздачей еды.

– Это пшеничные сухари, – говорил он, снимая с лошади один из мешков. – Они сдобные и вкусные. А это палочки сушёного мяса – их здесь килограммов сорок. Лучше всего сварить из них суп – так полезнее и сытнее. А это финики – полный мешок. Вы, наверно, слышали, что воины Александра Македонского, продвигаясь через одну из пустынь, съедали в день по три финика – это был весь их рацион. Едва они преодолели пустыню, им тут же пришлось вступить с противником в бой, и у них ещё достало сил, чтобы победить его. А это – сахар! Герр Винтерман, объясните тем, кто не знает, что это такое! Сахар быстрее других продуктов восстанавливает силы, потому что из желудка сразу же поступает в кровь.

Когда юноша закончил с мешками, Курт спросил, как чувствуют себя Луиза и Эмми. Лицо Ника слегка зарозовело.

– Мне кажется, они чувствуют себя превосходно, – сказал он с некоторой заминкой. – Капитан предоставил им свою каюту, они обеспечены продуктами, моряки только и думают, чем бы им услужить. Эмми сказала, что недостаточно владеет английским, и просила всех говорить с ней только на этом языке, чтобы она скорее отшлифовала его.

– А как она… – Курт откашлялся, прочищая горло. – Она ведь не совсем здорова.

– Бледность на её лице сохранилась. Но глаза! Они лучатся таким теплом, что… – Ник хотел сказать, что тепло это проникает до самого его сердца, но спохватился и произнёс совсем другое:

– …начинаешь понимать – тепло её глаз является следствием хорошего настроения. Матросы, как могут, развлекают её. Вечером у окна её каюты они пели романсы под гитару, а утром, когда я собирался отправиться навстречу вам, её хотели ознакомить с ярусным способом лова рыбы.

Староста приказал разводить костры и готовить еду. С непривычки обед для недавних невольников оказался настолько обильным, что у большинства стали слипаться глаза, и пришлось послеполуденный отдых дополнительно удлинить на час.

Продовольствия, доставленного Ником, должно было хватить на весь оставшийся путь. Тем не менее перед каждой ночёвкой продолжали ставить сети, и уха с размоченными в ней сухарями как нельзя лучше устраняла ощущения голода. Двигаться стали гораздо быстрее и проходить в полтора раз больше, чем в предыдущие дни. Курт вместе с Францем шёл теперь в голове отряда, не опасаясь за тыл, так как замыкающим стал Ник. Он очень молод, но Игорь кое-что рассказывал о его бойцовских способностях, и сомневаться в них не приходилось.

К «Ирландии» вышли часов в десять утра. Ударил колокол. На палубе показался весь немногочисленный экипаж корабля. За ним появились Луиза и Эмми с цветами в причудливых причёсках.

– Папа, папа, мы здесь! – закричала девушка, стараясь привлечь к себе внимание отца.

– О, Курт, как мы измучились, ожидая тебя! – воскликнула Луиза, размахивая розовым с голубой каймой платочком, подаренным ей капитаном судна.

Если бы Курт не слышал их голосов, он ни за что не узнал бы в них своих дочь и жену. Вместо грубых рубищ, в которых он привык их видеть, обе были одеты в прекрасные белые подпоясанные платья свободного покроя из тонкой льняной ткани, каким-то чудесным образом подчёркивавшие всю волшебную прелесть очертаний женского тела.

У Курта перехватило дыхание, и он не в состоянии был произнести ни слова. Неужели эти дивные создания – его жена и дочь?

– Курт, ты слышишь меня, почему ты молчишь? – не унималась Луиза.

– Я слышу тебя, дорогая, – пробормотал вконец растерявшийся отец семейства.

– Громче, пожалуйста, ветер относит твои слова!