Виктор Точинов - Великая степь

Понятно…

Но с чего тогда этот приступ паники? Всплеск мании преследования у человека, до сих пор ничего похожего за собой не замечавшего? И у остальных, кстати, лица…

Эту мысль Гамаюн до конца не додумал. Дверь распахнулась — резко. В кабинете оказался Гриша Зорин. Бледный. С искривленным ртом. С пустыми глазами.

И — с автоматом наизготовку.

Майор Кремер, тираня Гришу таблетками и уколами, исходил из поставленной конкретной задачи: купировать воздействие на психику постгипнотического внушения — в момент, когда оно сработает. Ни механизма, ни точных обстоятельств получения внушения никто не знал. Поставленная суггестором задача и время срабатывания были известны предположительно, с большой долей вероятности. Но как ни странно, именно скудость начальной информации помогла Кремеру справиться с задачей.

Потому что этоне было постгипнотическим внушением.

Имей Кремер конкретную информацию, или хотя бы обоснованные догадки, например: применено троекратное наркогипнотическое кодирование по такой-то методике — все кончилось бы гораздо хуже.

Но, понятия не имея о примененной технике, майор использовал хитрый коктейль препаратов, повышающих общий тонус, снижающих внушаемость — и в то же время дающих чувство ложной уверенности в своих силах. И безопасности, и неуязвимости — тоже ложных.

Дозы, по настоянию Таманцева и согласию Гриши, Кремер ввел лошадиные. Но и они не помогли. Это— накатившая на Гришу волна — смело все химические барьеры Кремера, как ураган — соломенный домик глупого поросенка. Лишь одна крохотная, за что-то зацепившаяся соломинка осталась. И — чуть-чуть затормозила работу нерассуждающего механизма, в который превратился Гриша. Чуть-чуть разладила. Крохотная часть сознания, остающаяся прежним Зориным, успела на долю мгновения получить контроль над отнюдь не самой главной в данной ситуации мышцей… Но этого хватило.

Гриша раздавил зубами капсулу. В самый последний момент.

Присутствующие в большинстве своем ничего не поняли. Даже самого главного — что сейчас их будут убивать — не поняли. Потому что все кончилось стремительно и странно…

Гриша начал движение быстро, на грани восприятия Гамаюна — влево от двери, поднимая автомат — и тут же ритм его сломался, замедлился. Спотыкающийся шаг, другой. Оружие бессильно опустилось. Зорин сделал еще шаг — неуверенный, как у вдребезги пьяного. Ткнул левой рукой в одного из сидящих за столом:

— Т-т-ты… он… — и подломился в коленях, стал опускаться на пол.

Его тут же подхватили под руки — двое в капюшонах, с автоматами, влетевшие следом. Рука Гамаюна, сидевшего за дальним концом стола, медленно разжалась, выпустив тяжелую кожаную папку — не успел швырнуть, сбить убийственный прицел. Совещающиеся шумно выдохнули — и не сказали ничего, повинуясь резкому, повелительному жесту Таманцева.

Еще двое автоматчиков оказались в комнате — один в капюшоне, другой без. Ему спрятанное лицо не помогло бы — рост и плечи мичмана Ткачика никакой маскировкой не скроешь. Оба, сразу, — к человеку, на которого указал Гриша!

К начальнику отдела разведки и внешней безопасности.

К Сирину.

— Полковник Сиринбаев, вы арестованы, — сказал Таманцев затертую романами и фильмами фразу. Сказал негромко, но все услышали. Потом добавил, еще тише:

— Мало тебе, сука, показалось: за десять лет от прапора до полковника? Выше захотелось?

Сирин не пытался оправдываться. Молчал, сжался на стуле неподвижно. Глаза бегали. Словно он ждал, высматривал что-то спасительное — а оно не приходило.

Ак-Июс. Посты. Почти две сотни убитых… Преданных и убитых. Ткачик протянул руку и сорвал с кителя погон. Сирин, единственный из присутствующих офицеров, оделся не в летний камуфляж — в полную форму полковника армии Республики Казахстан.

Ткачик сдернул второй погон, сложил их вместе — и тут же, сложенными, вмазал Сирину по щеке. Потом по другой.

Сирин, дернувшись от ударов, продолжал сидеть неподвижно. Со щеки, разодранной полковничьей звездочкой, сползала капля крови.

— Увести, — бросил Таманцев. Короткое слово прозвучало как ругательство.

— Я не извиняюсь, Леша, — сказал Таманцев. — Карта так легла, что под подозрением оказались все. Все до единого.

Гамаюн кивнул. Сам только что грешил на Таманцева… Окопавшуюся наверху крысу Отдел искал старательно, но ведущих от «орлят» к Сирину ниточек они не нащупали. По крайней мере, видимых. Гриша — да, был замечен среди заговорщиков — но в самом низовом звене, до важной информации его не допускали. Таманцев, услышав в свое время это от Гамаюна, дал понять, что Гриша затесался в ряды «орлят» с его, генерала, ведома и согласия.

— Что все эта пантомима с автоматом значила? — спросил Гамаюн.

(Разговор происходил в приемной. В углу Кремер хлопотал над Гришей, пребывающим в полном ауте. Багира, получившая наконец связь с Гамаюном, успокоила: все в порядке, путч раздавлен. Кочевники на помощь мятежникам ударом извне не пришли, хотя и выдвинулись к периметру у водозабора — там все готово к встрече. Единственный прокол чуть не случился на гауптвахте. Но успели — все арестованные (в том числе генерал Орлов) и почти все нападавшие уничтожены. При этих словах Гамаюн внимательно посмотрел на Таманцева, слушавшего по параллельной трубке. Генерал пожал плечами — война, всякое бывает…)

— Странное задание получил у них Гриша, — сказал генерал. — Быть в приемной, с оружием, ждать указаний. От кого? Каких? Никто не мог сюда просочиться. Из знакомых Грише «орлят», по крайней мере. А никаких паролей, опознавательных знаков не сообщили… Чье указание выполнять? Ему сказали, что у Прилепского резко заболит голова — попросит подменить. Заболела. Да так, что он сейчас в медчасти. И Кремер говорит — энцефалограмм похожих в жизни не видел… И тут меня как стукнуло — Гриша в отчетах мельком отметил головную боль после трех последних собраний у «орлят». Потому обратил внимание, что никогда не страдал, даже с похмелья… Мы с Максом покумекали и решили, что кто-то с мозгами и химией баловался. Возможно, даже зная, что Гриня — казачок засланный… Постгипнотическое внушение. Программа… А я, так уж сложилось, столкнулся однажды с похожей пакостью. Короче — приняли меры. Сработало. Заодно и автомат зарядили холостыми. Гриша про это не знал — чтобы не вздумал чужой ствол отобрать….

А ведь утренний эпизод случайностью не был, подумал Гамаюн. И место, и время — все просчитано. Не убить хотели — отвлекали внимание от водовозки. От кувшинов. И эта головная боль у водовозов…

Но Таманцев темнит, это очевидно. Больно легко он как-то все просчитал, больно лихую дедукцию выстроил из головной боли Гриши Зорина. И где это, скажите на милость, он сталкивался с боевой суггестией? Темнит генерал, обходит молчанием какие-то свои источники. Личную свою полицию.