Виктор Точинов - Великая степь

В лицо начальству свои догадки Гамаюн, понятно, не изложил. Сказал другое:

— Глаза… Глаза у паренька, что в меня из самопала стрельнуть пытался — точь-в-точь как у Гриши… И лицо. Надо вычислять и брать этого гипнотизера-алхимика…

— Займись сейчас плотно Сириным, пока не отошел. Первым делом коли по связи со степью. По Нурали. И по этой четверке. По Али-бабам кувшинным…

Отдел, едва закончив с «орлятами», сразу начал вплотную искать четверых пришельцев. Пока осторожно, без облав и прочесываний, обыскивали укромные местечки. И не очень представляли — кого ищут.

— Отправляйся срочно в Отдел и начинай. А я совещание закруглю. Надо разъяснить изменения в обстановке…

И приказ один довести — вот, возьми копию, прочтешь по дороге.

Гамаюн уехал. А Таманцев коротко изложил расширенному совещанию суть произошедших здесь и за кадром событий. И довел приказ: в/ч 959832 Армии Республики Казахстан (вотчина Орлова и главная кузница кадров мятежников) расформировывается, личному составу предоставляется на выбор: заключить контракт с Российской Армией или получить бессрочный отпуск и отправиться по месту жительства; Положение о ЗАТО и полномочия гражданской администрации приостанавливаются до окончания действия военного положения; на Девятке организуется военный трибунал — и служба исправления наказаний (если кто забыл, прервал чтение Таманцев, напомню: мораторий на смертные казни будет объявлен веков через двенадцать, не раньше). Приказ прозвучал в мертвом молчании. Вопросов, не говоря уж о возражениях, ни у кого не оказалось.

Именно так и завершился переворот — полным успехом.

Переворот Таманцева.

До Отдела Гамаюн доехал. И арестованного довез без приключений — в Девятке было тихо, лишь у котельной слышались редкие одиночные выстрелы. Но приступить к допросу Сирина подполковник не успел — Нурали-хан начал атаку.

И не только Нурали.

Занятия в Школе шли в две смены, утром и вечером — хоть и май, но от полуденной жары стены старой маленькой подстанции, переоборудованной для культуртрегерского процесса, не спасали. Подстанцию, заброшенную лет двадцать назад, под Школу отремонтировали с умыслом — стояла она на отшибе, недалеко от периметра. И лишнего увидеть любопытные глаза юных степняков не могли. Это у нас мальчик четырнадцати лет еще ребенок. В Великой же Степи — воин. И, соответственно, — разведчик.

В этот день ребятишек пришло мало, значительно меньше обычного — надо понимать, сыграли свою роль назревавшие у Гульшадской горы события. Охранников, парней из Отдела, тоже дежурило всего трое вместо обычных шести. Что-то назревало, что-то висело в воздухе, и это понимали все: и Милена, и немногочисленный штат ее помощников, и помогающие по летнему времени девчонки-старшеклассницы… Даже юные степняки, всегда шумные и непоседливые, чувствовали наползающую тревогу — и были на удивление молчаливы. Старательно произносили слова пиджин-русиша (очень, кстати, похожие на пародийную мову Пака) — но в глазах плескался испуг.

Когда раздались первые выстрелы, и раздались внутри периметра, Милена подумала: зря она не отменила вечерние занятия. И зря отпустила на часок домой отпросившуюся Женю Кремер — именно сейчас та должна была возвращаться. Оттуда, где стреляли…

Ребята из Отдела встревоженными не казались. Прислушивались к выстрелам жадно и рвались туда — в бой, в дело. Туда, где дрались и, может, гибли их друзья. Бросить охрану далеко не стратегического и никому не интересного объекта они не могли — приказ. И проклинали судьбу, сдавшую им эту карту — охранять Школу в такой день.

Судьба, она же кисмет, она же рок, она же фатум — иногда внимает мольбам и прислушивается к проклятиям. Очень внимательно. А услышанные ею (потом, если останутся в живых) лепечут в недоумении: мы не этого хотели!

Но их вновь никто не слышит.

Степь дрожала от ударов копыт. Банальная гипербола, но так оно и было. Пыль стояла серым облаком и непривычный взгляд не разглядел бы ничего там, в густых клубах, поглотивших пять передовых сотен.

Но глаза Нурали-хана видели много степных сражений. И что он не мог рассмотреть из своей ставки, вынесенной на недалекий от Девятки холм — то просто чувствовал. Так старые сталевары чувствуют, сами не понимая как, не зная физики и химии, — но ощущают сложнейшие процессы, проходящие внутри домны… Так бывалые настройщики 13Н7 (от первого рабочего образца машины до готовых к Прогону пяти линеек прошло почти двадцать лет, с большими правда, перерывами — то пропадало финансирование, то объект делили Россия с Казахстаном…) — настройщики, проработавшие много лет на тринадцатой, определяли характер неисправности на глазок, не тыкаясь осциллографом по выходным разъемам. Смотрели на хаотичное мигание индикации на шкафах — и безошибочно доставали из ЗИП запасную плату… Такое умение лежало вне понятий медицины и оптики о человеческом глазе и скорости реакции — мигание шестнадцатиразрядных индикаторных панелей шло с неуловимой быстротой. Однако — срабатывало.

Нурали-хан мало что понимал в металлургии, а о вычислительной технике слыхом не слыхивал — но в своем деле был спецом высочайшего класса. И сквозь клубы поднявшейся пыли различал все, что происходило у крепости Карахара. У слабого ее места, указанного Байнару онгонами.

Воины неслись не лавой, не привычным полумесяцем — излюбленный строй легкой степной кавалерии здесь стал бы губителен. Что такое минные поля, кочевники уже представляли неплохо. И боевое построение их напоминало язык пламени, сильно вытянутый в направлении атаки.

Копыта терзали степь — она отвечала зловещим гулом. А в остальном было тихо. Не ревели Драконы Земли. Молчали Стрелы Грома. И не играли тревогу своими раздирающими уши голосами железные трубы безбородых пришлых аскеров.

Тишина давила. Тишина не нравилась Нурали-хану. И, похоже, действовала на нервы атакующим воинам. Передний, самый отчаянный, вырвавшийся на три корпуса вперед от темной массы, выхватил кончар, крутанул над головой, взвыл-завопил пронзительно и резко… Остальные, несмотря на приказ нападать молча, — подхватили.

Тут же, словно в ответ, начали рваться мины.

Стрельба звучала недолго. Но троица, охранявшая Школу, прислушивалась к наступившей тишине столь же внимательно и встревоженно, как и к выстрелам: ну что там? что было? чем закончилось? Они почти не сомневались, что все закончилось удачно, — так быстро Отдел не сломишь, значит все хорошо, но…

Бой внутри периметра случился впервые. Парням хотелось как можно скорее узнать подробности. Но про них забыли. У их коллег и начальников нашлись заботы поважнее, чем извещать о чем-либо не игравший никакой роли пост.