Олег Верещагин - Возрождение

– Клянусь, – повторил Славка и пожал протянутое голое предплечье, ощутив, как прочно сомкнулись пальцы Игоря – на его предплечье поверх камуфляжа.

Славка с Борькой выбрались в поселок во второй половине дня. Чтобы попасть туда (в сущности, это была разросшаяся деревня, стоявшая недалеко от окраин Т.), достаточно было спуститься с холма и пройти по мосту, закрытому с обеих сторон огромными бронещитами. Со спуска была смутно видна дорога на законсервированный металлургический завод, вдоль которой горела цепочка фонарей, и сами темные контуры заводских зданий.

На главной поселковой улице, которая как раньше называлась Советская, так и осталась, сильно, продувисто мело. Было не очень холодно – около тридцати, ветер срывал с верхушек сугробов, между которыми прятались расчищенные хозяевами тропинки к домам, быстрые белесые струйки. Из некоторых сугробов деловито-лениво побрехивали живущие там собаки. Огней в домах почти нигде не было – все так или иначе на работе; над крышами тут и там с трещащим негромким журчанием, почти неслышным за ветром, неостановимо вращались лопасти больших генераторов. Почти вся энергия от ТЭЦ, почти все с трудом возобновляемые запасы горючего уходили на поддержание работы больницы, нескольких мастерских, скотного двора и центрального комплекса теплиц – где ветряки не справились бы. Впрочем, они работали и там, но только как вспомогательные источники. А вот освещать и даже отчасти отапливать жилые дома – их мощностей вполне хватало.

Середина улицы, проезжая часть, была расчищена капитально, тут регулярно ходил грейдер. Горели редкие, но яркие фонари. Около одного из них участковый распекал, держа за шкирки и чуть потряхивая, двух сопящих мальчишек 8–10 лет:

– Я вам сколько раз говорил, чтобы так не катались? Вылетите на проезжую – и прямо под скребок. Или просто кому под ноги – хорошо, что ли? Все, голубчики. Лопнуло мое терпение. Готовьтесь в школе к дополнительным работам, а дома – к ремню…

– Меня не лупят… – буркнул тот, что слева. – Не говорите, дядь Коль, пожалуйста, Алешку же, – он кивнул на приятеля, – бьют сильно. Лучше с его отцом поговорите, потому что так все равно нельзя…

– А если голов лишитесь? – Участковый не выпускал их. – Черт с ними, с головами, вам они, пустые, все равно не нужны, – если вам руки-ноги поотрезает? Вот что. Если хотите, чтобы не сказал, хватит вам тут кататься, собирайте, кого сможете, и делайте горку вон там, – он кивнул головой за дома, – где пруд был.

– Мы давно хотели! – оскорбленно вскинулся разговорчивый. Алешка же, видимо, поняв, что лупцовки дома не будет, поддержал товарища:

– Вы же сами говорили, сколько раз все мальчишки к вам ходили, – нельзя, потому что лес близко и там опасно!

– Было опасно. – Участковый отпустил их, поправил теплую куртку. – А теперь там новую очередь под теплицы строить будут, завтра начнут. Стройка вас прикроет. Сделаете?

– Сделаем! Мы всех соберем! Приходите глянуть, такая горка получится! Мы давно думали! Только негде было! – начали перебивать друг друга мальчишки.

– Сначала сделайте, потом хвастайтесь, – отрубил участковый. И добавил: – А с отцом я поговорю, Алексей. Он что, пьет еще?

– Бросил давно! – почти яростно вступился мальчишка. – Да и что ему сейчас пить-то? У них на коровнике нелады постоянные, он просто злой все время на это, не надо его отчитывать!

– Поговорю, поговорю. Ну… – Он кивнул мальчишкам и зашагал по улице.

Ребята сдвинули головы ближе и азартно зашептались. Даже не посмотрели на прошедших мимо Славку с Борькой.

Служба участковых подчинялась поселковому Совету, не витязям. Как правило, в ней остались бывшие федеральные полицейские, для кого на самом деле слово «долг» имело высокое значение. Их было мало, но ведь и «поле работы» резко сократилось. Пожалуй, о каждом из этих людей можно было снять или написать комедию, боевик, драму – все, что угодно.

– А я с горки никогда не ездил, – сказал Славка неожиданно для самого себя и недовольно нахмурился.

– Брось, – недоверчиво посмотрел на него Борька.

– А негде было. Я же в большом городе жил. Там зимой мэрия вообще устраивала разные такие вещи, но мама боялась меня отпускать… а, черт! – Он ударил себя перчаткой по губам, сплюнул в сугроб и огрызнулся на Борькино «А я…»: – Хватит! Идем скорей, холодно!

Но мальчишки не ускорили шаг, несмотря на призыв Славки. Им было… нет, не страшно. Им было очень тяжело. И Славка сказал, когда они молча и медленно прошли еще с десяток шагов:

– Иди назад. Я первый вызвался. Чего двоим…

Борька остановился. Было видно, что он готов повернуть. Но потом – помотал головой и вздохнул:

– Нет. Вместе пойдем, – и сердито опередил открывшего было рот Славку: – Заткнись! И так тошно. Не… это… Не искушай.

Они прошли еще с десяток шагов и остановились около поворота к небольшому домику – из тех, что собирали сейчас из готовых панелей по каким-то норвежским чертежам. Дома были тесными, но теплыми и достаточно удобными, а на большее пока никто не рассчитывал. Тропинка к дому была расчищена, около калитки сидел настороженный мохнатый пес. При виде остановившихся мальчишек он трижды сигнально гавкнул.

Никита жил здесь. Точней, тут жила его мать. Мужа себе женщина так и не нашла (и не искала особо), поэтому и детей – ни родных, ни взятых на воспитание – у нее, кроме Никитоса, не было. За это могло и влететь, но в текстильном цехе, которым управлял бывший знаменитый модельер, женщину высоко ценили, об этом знали даже «букашки». Согласно недавно окончательно принятой на буквально чудом состоявшемся большом общем радиосовещании РА «Русской Правде», женщина не имеет права одна воспитывать сына. Но в буквальном смысле тетя Оля Никиту и не воспитывала, он жил, учился, воспитывался у витязей.

А она просто у него была. Мама. И он у нее был.

Был.

Мальчишки переглянулись, не в силах сделать еще шаг. Если честно – они бы, наверное, ушли. Может быть, даже убежали бы. Этот груз слишком тяжел, невыносим, и каждый цеплялся сейчас отчаянно за мысль, что такие вещи сообщают витязи, а они… они же никто. Они даже не кадеты. Так что же… но тут дверь отворилась.

– Я знаю, – вышедшая на низкое крыльцо женщина улыбалась. Не вообще, это было бы страшно, а стоящим у калитки мальчишкам. – Я знаю все. Уже знаю.

– Ну… – Славка переступил с ноги на ногу. – Вот. Мы пришли, чтоб сказать, – и толкнул Борьку. – Идем, Борь.

– Да, мы пойдем, – быстро согласился тот. – Мы все… Пойдем.

Они попятились, чудом не падая со ступенек. И вздрогнули, услышав голос матери Никитоса:

– Боренька, Славик… куда же вы? Вы не уходите. Заходите, заходите…