Олег Верещагин - Возрождение

– Нам вернуться надо… – начал Борька слабо возражать, но женщина ответила неожиданно уверенно:

– Я договорюсь… Бобка, пропусти.

Пес привстал, вильнул хвостом и дал открыть калитку…

…Тетя Оля уложила их на широкой модерновой кровати, которая казалась чужой в пустом доме, а сам маленький дом казался сейчас просто огромным… А одеяло – большущее, деревенское, ватное – словно бы принадлежало еще одному миру, оно не подходило кровати и дому, как сами они не подходили друг другу.

Для Никиты дом – это было место, где живет мама. А для нее домом был сын. Поэтому несоответствия такие не замечались. Тогда. А теперь?

Славка подумал об этом, перед тем как уснуть. А Борька уснул мгновенно, едва лег.

Они очень долго говорили с тетей Олей, и Славка нет-нет, да и ловил себя на мысли, что это дико. Тетя Оля улыбалась, даже смеялась. И Никиту вспоминала так, словно он вот-вот придет. Это тоже могло быть страшно… но она попросила обоих мальчишек прийти на погребальный костер, и от этих ее слов Славке стало легче, и он видел, что и Борька тоже расслабился. За окном домика все завывала и завывала пурга, а они сидели, разговаривали о разном, пили липовый чай с печеньями (это для Никитки было, но ему уже не надо, спокойно пояснила тетя Оля)… и не заметили, как сперва начали поклевывать носами, а потом словно бы сами собой остались ночевать. Они вообще-то не хотели делать этого, хотя тетя Оля сходила и принесла записку-разрешение – главным было завтра утром появиться на построении. Но потом решили остаться. Просто переглянулись и согласились.

…Славка проснулся, как и уснул, – тоже толчком. Уже привычно не подал виду, что не спит, прислушался и всмотрелся из-под чуточку приподнятых век.

И удивился. Тетя Оля не спала. Она сидела за столом – и не одна, напротив нее устроился мужчина… в котором при свете прикрытой абажуром лампочки Славка узнал дружинника Северина, Аркадьева.

Того самого. И заставил себя удержать и без того тихое дыхание, поневоле прислушиваясь к словам, которые он говорил:

– Выходи за меня, Оль. Я и раньше хотел предложить. С духом собирался. Я один – это еще ладно. А вот ты одна – это плохо. Будем вдвоем, а там – и еще появятся… Он ведь погиб из-за меня. Я теперь еще и в долгу перед тобой.

– Выйду, – тихо ответила женщина. – Зря ты молчал. И он молчал. И я, дура, молчала. У него никогда отца не было. А тут хоть немного побыл бы с отцом… Говорят, он приказ нарушил. Правда?

– Не приказ. Тут ничего не прикажешь… совет. Его каждый понимает, как может. Совет был – в драку не лезть. А он полез.

– А кто его убил, тот… – Женщина пошевелилась, дернулись тени.

– Его Генка заколол. Холин. Ты не помнишь его, наверное…

– Я их всех помню, кто с Никиткой дружил. Это хорошо, что заколол. Неправильно было бы, если бы Никитка погиб, а тот ушел… Только у меня условие будет. – Голос женщины стал властным.

– Слушаю, – ответил Аркадьев.

– Первого сына Никитой назовем. И как хочешь добивайся – но первый ребенок, который на семью пойдет, – тоже наш будет. Не хочу… пустоты.

– Согласен, – тут же сказал дружинник. – И дом пристроим. А то тесно.

– Виктор, скажи… – Женщина опять повела плечами. – Ты в Бога веришь?

– Нет.

– И я нет. Раньше верила. Пока Никитку в детдом не забрали. Потом верила все еще, но спрашивала – за что, зачем? А Он молчал. Я и перестала. Но ты скажи мне, выходит, он совсем умер? Там нет ничего?

– Я не знаю. – Дружинник провел прямой ладонью перед лампой, в комнате на миг потемнело. – Может, и нет тамничего. Но что потомничего нет – я тоже не верю. Может, он вернется. Может, ждет нас где-то.

– А говоришь – в Бога не веришь, – усмехнулась женщина.

– А это не в Бога вера, – упрямо ответил дружинник. – Я… объяснить не могу. В Род, что ли? В память, в долг. Не знаю. Не могу сказать, мозгов не хватает. – Он покачал головой, подсел ближе.

Славка заставил себя не вслушиваться в шепот, потому что это было бы очень и очень некрасиво. Он тихонько повернулся на бок под одеялом, подтянул коленки к груди, спрятал между них ладони, засунул нос под одеяло поглубже… и мгновенно уснул опять.

Ему приснился Никитос. Загорелый, легко и немного странно одетый, сосредоточенно-насупленный, он упругим неспешным шагом шел вверх по лесистому летнему склону. Было жарко, в небе над кронами редко растущих лиственниц пекло в почти белом небе ярко-белое солнце. В левой руке у Никитоса было какое-то оружие… кажется, винтовка. Он вроде бы даже видел Славку, хотя тот сам не осознавал себя на этом летнем откосе, четко понимая, что спит. Вроде бы даже что-то ему говорил… что-то важное… и главное – Славка четко понимал (и понимание это наполняло его изумленной радостью), что Никитос – живой…

– Славик. Славик, вставай…

Ох. Будильник, что ли, не сработал?

– Ма-ам… – пробормотал Славка, пытаясь повернуться под каким-то странным тяжелым одеялом. – Мамм… чего… рано… не тряси-и…

– Славик, вставай. Боренька, вставай. Вставайте, мальчики, вставайте, вам пора… пора…

«Какой еще Боренька?! Борька Савостьянов, что ли… что этот жирный… жирный… в моей комнате делает?!»

Славка привстал на локте, щурясь. И брякнул:

– Доброе утро, мам…

Тетя Оля, расталкивавшая слабо шевелящегося Борьку, остановила руку. Посмотрела на Славку – тот сам опешил, оторопел. Мягко, тепло улыбнулась и, протянув руку, легонько потрепала все еще ошалелого мальчика по взлохмаченным волосам. Отходя, сказала через плечо:

– Вставайте, вставайте, если быстренько сделаете все, останется время чай попить.

Славка только теперь очнулся на самом деле. Ему стало неловко. Но в то же время он все еще ощущал на голове руку женщины – и хотелось плакать. Борька, кстати, уже тоже сидел рядом, держа себя правой рукой за плечо и чуть покачиваясь. Потом вдруг спросил – совсем не сонно:

– Тебе Никитос снился?

– Да, – не удивился Славка. – Рай какой-то, что ли…

– Не, – покачал головой Борька. – Это не рай. Он такой… серьезный был. Деловой. По-моему, у него какое-то важное дело. Он еще мне… – Борька яростно потер лоб. – Что-то он мне важное сказал. Помнил я ведь. И забыл сейчас вот.

Славка вздохнул, спустил ноги на холодноватый пол:

– Ладно, давай вставать. Пора правда… – и сказал отрывисто, глядя в сторону: – Я сто лет так хорошо не спал…

…На улице было темно. Славка уже привык, что темно – всегда, и научился различать темноту «дневную» и «ночную». Так вот – сейчас раннее утро, часов пять. И очень холодно, не меньше сорока. Хорошо хоть, ветер стал намного слабей, чем был вечером.

Мальчишки постояли у калитки, поглядывая на оставленный дом и огонек в окне. Борька сказал, подтягивая перчатки: