Борис Долинго - Творцы Столпотворения

– Спокойно, спокойно! – Шорин осторожно просунул ствол автомата в маленькую спаленку.

– Васенька… – вдруг тоненьким голоском произнесла женщина. – Ва-асенька!

Шорин оглядел спальню – пусто.

– Какой Васенька? – переспросил он. – Где?

– О… – Из глаз женщина вдруг потекли слезы, и она закрыла лицо ладонями.

– Да кто здесь был – бандиты?

Женщина, давясь рыданиями, истово замотала головой. Старшина секунду смотрел на нее, а затем осторожно прошел и заглянул в другую комнату – тоже никого. Будь он проклят, если что-то понимает!

– Дайте я вам помогу встать, – предложил он, возвращаясь к женщине. – Здесь нельзя оставаться, дом может рухнуть.

Женщина всхлипывала.

– Васенька… – повторила она и дрожащим пальцем указала на обрушенную стену.

– Господи! – только и сказал Шорин, заметив наконец то, что лежало в самом низу у стены.

Косясь на проваленную крышу, он подошел ближе. Под бревнами, отброшенными в сторону, лежал ребенок лет шести. К сожалению, ничто уже не могло его спасти – мальчика просто раздавило.

Николай присел рядом с женщиной и обнял ее за мелко вздрагивающие плечи. Она уже не кричала, а только закрывала ладонями лицо и часто всхлипывала.

– Что у вас тут случилось? – как можно мягче и ласковее спросил старшина и погладил женщину по голове. – Кто на вас напал? Мы их перестреляем, подонков, – куда они делись?

Несчастная вздрогнула от его прикосновения.

– Из города вызвали отряд, скоро здесь будут наши, – продолжал Николай. – Дом-то как разрушили? Танк проехал, да?

Женщина снова помотала головой и наконец отняла руки от лица.

– Не-е-ет, – выдавила она из себя, и ее лицо вдруг исказила диковатая гримаса. – Жук это был… Жук!

– Жук?! – опешил Николай, начиная подозревать, что женщина тронулась умом от пережитого горя. – Какой жук?!..

Тем временем Остапенко, еще раз взглянув вдоль пустынной улицы и слыша обрывки разговора внутри дома, отступил от ограды в глубь двора, стараясь понять, с кем говорит напарник. Он старался не выпускать из поля зрения проем калитки и был уже на полпути к крыльцу, когда услышал, как на улице за забором хрустнула ветка.

Валентин на мгновение замер, а затем быстро взбежал на крыльцо, нарочито громко топая по ступенькам. Укрывшись в сенях, он присел за косяком на колено и стал ждать. Несколько секунд спустя еле слышно скрипнули доски, проложенные дорожкой от ворот к дому. Капитан вытащил маленькое зеркальце и у самого пола высунул край наружу.

Он ожидал увидеть серьезного противника, но, несмотря на совершенно некомичную ситуацию, усмехнулся и облегченно вздохнул. К дому крался типичный деревенский дедок, прямо дед Щукарь какой-то: несмотря на летнюю пору – драная телогрейка, валенки с галошами и засаленная шапка на голове. В руках дедок тискал охотничье ружье – ствол, направленный в сторону двери, безбожно прыгал вверх-вниз.

«Интересно, – подумал Валентин, – где он прятался, да так, что мы его не заметили? Хорошо хоть не саданул без предупреждения в спину».

– Дедуль, – крикнул он, не высовываясь, – не глупи! Мы из губернской милиции.

Валентин увидел в зеркальце, как дедок чуть не подпрыгнул: он наверняка не ожидал, что маневр будет раскрыт. Замешательство продолжалось, однако не более пары секунд.

– Ага, – крикнул «Щукарь» и завертел головой, пытаясь понять, откуда его заметили, – а я почем знаю, кто вы такие? Вдруг вы эти… такие же уроды?

– Какие уроды, дед, ты о чем?! Ты орла на нашей машине не видишь?

– Я и сам могу орлов, где хошь, нарисовать, – парировал дед. – Документы покажь, с печатью, и выходи по одному. С поднятыми руками, значит!

– Папаша, не пори ерунду! Если бы мы хотели, то давно тебя хлопнули, – приврал Остапенко. – Говорю же: мы из губернской милиции. Тебя как величать-то?

Старик засопел и вдруг с неожиданной готовностью сознался:

– Григорий я, Григорий Иваныч, значит, – ему явно не терпелось обрести официальных защитников.

– Ну так вот, Григорий Иваныч, расскажи-ка спокойно, что у вас тут случилось?

Дедок на сей раз замялся – он, безусловно, был сильно напуган, нервничал и никак не мог решить, как же себя вести.

– Ничего объяснять не буду, – чуть сорвавшимся голосом снова крикнул он. – Выходи, говорю! Не то пальну, верь – не верь, пальну!

– Вот пальну – не надо, – с нажимом сказал капитан, которому надоели пустые словопрения. – У нас автоматы, не ружьишко твое. Мы из города, нам необходимо разобраться, что случилось.

– Действительно, дедушка, – подал голос Николай, который, услышав голоса во дворе, выбрался через разлом в стене и теперь зашел незадачливому охотнику в тыл, – ружье положи и рассказывай, что знаешь. И не дергайся, а то ненароком… Брось берданку, кому говорю!

«Щукарь» опустил ружье и вдруг всхлипнул. Остапенко встал и вышел на крыльцо.

– Ну вот, – Николай пожал плечами, – еще один плачет…

Старичок стоял и грязноватым рукавом утирал слезы. Остапенко подошел к нему, поднял старенькую двустволку и разрядил ее.

– Серьезный ты, однако, папаша! – сказал он, увидев, что патроны заряжены крупной картечью.

Взяв старика за плечи, капитан усадил его на завалинку. Николай прошел мимо них и вывел из дома постанывающую, сгорбленную женщину.

– О, Катерина, дык ты живая! – неожиданно улыбнулся старичок, размазывая по щекам сопли.

Женщина откинулась затылком на бревна стены и медленно мотала головой из стороны в сторону, глядя в небо пустыми глазами.

– Там упали бревна, – Николай кивнул внутрь дома. – Ребенка у нее задавило.

– Васятку?! – ужаснулся дед. – Ох ты, господи, не так, так эдак убили, сволочи…

– Коль, – Остапенко повернулся к напарнику, – что ты узнал?

– Да ничего понять невозможно, – пожал плечами Николай, – сам видишь, в каком она состоянии. Твердит про жука какого-то. Типа, дом разворотила тварь какая-то в виде жука.

– Слушай, а эти странные следы – действительно, словно громадный жук полз!

Секунду Николай смотрел на напарника, заломив брови.

– Бред! – наконец категорично возразил он, махнув рукой.

– Григорий Иванович, – Валентин присел на корточки рядом со стариком, – у женщины горе, шок, я понимаю, но ты хоть нам расскажи, что произошло. Кто сюда приходил, где все люди?

Старик шумно, с придыханием, вздохнул:

– Да все они там, куда и сбежались – вон, тут недалеко! Все там и остались, горемычные, а кто не остался, так по погребам попрятались и сидят… Сынки, а закурить у вас не найдется?

Валентин вытащил пачку «Донского табака», вытряхнул сигарету и щелкнул зажигалкой. Старик жадно затянулся и, несмотря на сложность момента, деловито прокомментировал:

– Фабричные, вишь, не махорка! Слабоваты, однако…