Дмитрий Янковский - Операция «Караван»

В этом не было ни малейшего смысла, машину можно было отогнать всего на пару кварталов, бросить там и вернуться в подвал к остальным. Но я, увлекаемый ветром пережитых эмоций, никак не желал сбросить скорость. Сначала мне показалось, что таким странным образом я прихожу в себя, что это у меня такой способ переплавить навалившееся отчаяние во что-то другое, пусть столь же сильное и непродуктивное, но с другим знаком.

Но мое поведение становилось все менее адекватным, я хохотал, но в то же время из глаз моих лились слезы, а рвущийся в окно поток воздуха размазывал их по щекам. Нет, мне не стало лучше от скорости, просто так, в отсутствии Алекса, который хоть как-то мог меня приструнить, начала прорываться наружу зревшая во мне истерика. И когда я осознал это, сдерживаться уже не имело смысла, ведь меня никто не видел, некому меня было осудить, и успокоить тоже было некому. Противоречивые эмоции перестали рвать меня на части, я уже не хохотал, и скорость больше не раззадоривала меня. Я остановил машину, уперся лбом в рулевой колесо и тут же зарыдал так, как рыдают только дети, нечаянно сломавшие любимейшую из своих игрушек.

Мне стало так жаль себя, так жаль утраченные корабли, утраченную команду, жаль погибшего Кочу, и брошенную нами базу на побережье, которая была самым настоящим домом для меня. Дока, Бориса. Кати… Мне жаль было, что я сам все это развалил, из-за глупости, поспешности, самоуверенности и неумения следовать разумным советам. Мое сердце словно сжали в тисках, так защемило в груди. Я не мог ничего с собой поделать, я зарыдал в голос, мне захотелось поднять лицо к небу и завыть, потому что ничего другого я уже не мог сделать. Ничего уже не мог изменить. И вот это кошмарное, непередаваемое чувство бессилия, невозможности что-то вернуть назад, заставило меня выбраться из машины, откинуть назад голову и действительно завыть, как воют собаки в ледяном безмолвии снежной пустыни.

И вот уж правда, неисповедимы выкрутасы судьбы, и никогда не знаешь, какое событие к чему приведет, пока не проявятся последствия произошедшего. Так кажущийся успех на поверку оказывается неудачей, а неудача, по прошествии, оказывается первым шагом к настоящему счастью. И человек думает, ну надо же! Если бы не сломал тогда ногу, не оказался бы теперь богатым, успешным и не было бы любящей жены рядом.

И выходит, что обдумывать поступки перед их совершением нет особого смысла, ведь мы никогда не знаем, к чему они приведут. Мы можем только предполагать. Статистически. Ну, как если поругаешься с кем-то, то он, скорее всего, обидится. Но ведь не факт, может и не обидится вовсе. А главное даже не в этом! Главное в том, что мы не знаем последствий такой обиды. Нам кажется, что это все, катастрофа, но на самом деле, может оно и к лучшему, если обидится. Только время может показать.

И вот, кто бы мог подумать, что начавшаяся истерика, заставившая меня выть в небеса, приведет к тому, что взгляд мой остановится на вершине венчающего остров вулкана. Она представляла собой усеченный конус с зазубренными краями, ограничивающими кратер, и в этом кратере скапливалась ливневая вода, а может каким-то образом и грунтовые потоки туда попадали по старому жерлу из-под земли. В любом случае, воды там было много, и она прибывала все время, стекая по восточному склону многочисленными водопадами, соединяющимся потом в реку. И, судя по достаточно постоянной величине опреснения океана, вулканический резервуар никогда не истощался.

Но не изливающийся из жерла поток привлек мое внимание, его-то я уже видел. Взгляд остановило нечто такое, что мигом привело меня в чувство, оставив от истерики лишь быстро высыхающие на щеках слезы. Солнце светило ярко, но уже перешло в западную часть неба, оставив в тени обращенный ко мне восточный склон. И эта тень позволила мне разглядеть яркое алое пятно у самой кромки кратера. Оно плясало и хаотично подрагивало, как язычок пламени, но я сразу понял, что это такое. Это могло быть только пятно от лазера наведения авиабомб, а луч могли направить только с приближающегося баллистика.

И мне тут же стало предельно ясно, зачем Альбинос приказал лайнеру развернуться, что именно задумал, и почему нам не удастся спастись от бомбежки ни в подвале, ни где-то еще. Потому что бомбить собирались не город, у Альбиноса бомб не хватит накрыть все кварталы, а он ведь понятия не имеет, где именно мы спрятались. Да и зачем бомбить город, когда можно скинуть пару фугасов на восточную кромку кратера, разрушить ее, а хлынувшая оттуда вода и грязевые потоки сметут город сами. Причем сметут надежно, убедительно, уничтожив заодно все улики, оставив от зданий только забитые грязью фундаменты и подвалы.

Я мог вызвать Алекса по коммуникатору, но не стал этого делать. Какой смысл? Изменить мы ничего не можем, а произойдет все так быстро, они там, в подвале, испугаться не успеют. Зачем говорить о неминуемой смерти? Только ужас зря вызывать. Перед смертью, как говорят, не надышишься.

Словно в ответ на мои мысли, из вставленной в ухо горошины коммуникатора послышался голос Ольги:

— Андрей, ты где? У тебя все нормально?

Я извлек горошину и опустил в карман куртки. Вот так. Все.

Алое пятно лазерной засветки чуть сместилось, заняв место точно на вершине восточного склона. Все верно. Именно туда надо направить бомбу, чтобы смести вырвавшейся водой весь город до самой бухты, да и за ней тоже, учитывая воронкообразный рельеф местности.

Меня охватил страх. Отчетливый, осязаемый ужас неминуемой гибели. Наверное, так ощущали себя люди, которым вешали петлю на шею, или чью голову склоняли под нож гильотины. На стрелковой дуэли некогда бояться, да и непродуктивно там боятся. Знаешь это, начинаешь вытравливать страх тренировками и самим же собой придуманной философией, и он уходит. А тут… Тут все было иначе. Мне огромных усилий стоило не упасть на землю и не закрыть руками голову. Но я устоял, хотя и понимал прекрасно, что через миг воздух вздрогнет от душераздирающего воя приближающихся авиабомб.

Но вместо этого звука по ушам шарахнул другой, уже знакомый мне, но совершенно невозможный в сложившейся обстановке. Сбоку, примерно в километре от меня к северу, раздался свирепый гул, словно великан с силой выдувал воздух через соответствующую ему по размеру соломинку для коктейля. Точно такой гул я слышал совсем недавно, когда высоко над палубой эсминца включился маршевый двигатель зенитной ракеты. Рефлекторно я обернулся и действительно увидел ракету, мчащуюся в небо и оставляющую за собой чуть изогнутый клубящийся дымный след.

Такое было немыслимо, невозможно, если только не сработала какая-то неизвестная нам автоматическая система противовоздушной обороны. Но если это, действительно, автоматика, то почему при первом пролете лайнера над кораблями она не дала о себе знать, почему позволила уничтожить мой боевой флот?