Игорь Гринчевский - Американец. Путь на Север

Кроме того, читал свой лабораторный дневник и петербургские «Ведомости» за январь позапрошлого года, невесть как попавшие на Крит. Надо было продолжать тренироваться в местной орфографии со всеми этими «ятями», «ерами» и «фитами». Причем тренироваться так, как будто ни ранение, ни война не могли помешать мне.

А вообще-то Карен прав. Расчеты закончены. Во всех смыслах. И по «аспириновому шоу», и с местными «плохишами». Правда, со вторыми пришлось применить «калькулятор для окончательных расчетов» [44].

Наверное, пора подумывать об отъезде. Все же «любая война кончается миром».

Как я узнал гораздо позже, Ашоту мое состояние очень не понравилось. И Карену, которому он все описал, тоже. Но, на мое счастье, именно в воскресенье в Ханью прибыл куратор Карена, Николай Иванович. Причем прибыл не тайком, а почти официально с предписанием посетить российскую часть вооруженных сил Великих держав. И Карен сумел как-то передать ему записку. А в записке, не жалея превосходных эпитетов, обосновывал мои заслуги перед восставшими Крита и потенциальную ценность. Если, конечно, удастся меня вытащить из той задницы, в которую я попал, и вылечить.

Первая встреча с Николаем Ивановичем, куратором Карена, вышла односторонней. Когда он открыл тайник и проник в подвал, я в очередной раз валялся без сознания. Так что у него были все возможности и бред мой послушать (если я бредил), и бумаги посмотреть.

Николай Иванович привел с собой четверых здоровенных матросов с носилками. Те положили меня на носилки, тщательно упаковали все вещи и понесли меня и вещи в порт. Изредка приходя в себя, я видел, что останавливавшим нас патрулям Николай Иванович показывал какую-то бумажку, и нас всюду пропускали, хоть и без особой радости. Флаг парусного кораблика, на который меня доставили, я ни опознать, ни запомнить не сумел.

Потом Николай Иванович, мой спаситель и благодетель, попытался меня расспрашивать, но помешали ему даже не мои увертки, а приход врача. Тот осмотрел меня, дал обезболивающее, и я снова провалился в сон.

Санкт-Петербург, 23 июня 2013 года, воскресенье, третий час ночи

Тщательное изучение Сети убедило Алексея, что название и тип судна, на котором Американец прибыл в Одессу, история не сохранила. Равно как и дату его прибытия. Зато удалось найти косвенное упоминание в его биографии, что по прибытии в Одессу он длительное время лечился. Похоже, предок и в самом деле в рукописи открыл часть своей реальной биографии.

Упоминание маузера тоже было не слишком удивительно. Немцы выпускали его как раз с 1896 года, так что у офицера высокого ранга он мог иметься. Хотя пистолет этот и был по тем временам, как утверждает Сеть, невероятно дорог.

Алексей помолчал, мысленно перебирая прочитанное в рукописи. Значит, так…

Что-то в произведении Американца напрягало. И это было не просто впечатление, что Американец добавил в вымысел ряд подробностей реальной биографии. Нет, что-то там было еще…

Одесса, 14 (26) апреля 1897 года [45] , понедельник, утро

Плавание я переносил тяжело. От качки раны разбередило, и доктору то и дело приходилось давать мне обезболивающее. Так что в пути Николай Иванович так и не смог со мной пообщаться.

По прибытии же меня перевезли куда-то на квартиру и лечили уже там. Сиделка, ежедневный осмотр приходящим врачом, регулярные перевязки, все это скромный Николай Иванович как-то смог решить. Более того, он сделал так, что у властей, полиции, пограничной стражи и прочих, кто по долгу службы мог мной заинтересоваться, никаких вопросов и претензий к Юрию Воронцову не возникло. Или если претензии и были, то их решили не высказывать. А мной занялись медики.

Но вот сегодня, к его большой радости, врач сказал, что я достаточно окреп, чтобы выдержать любой разговор. И поводов отвертеться больше не оказалось.

Впрочем, я тоже не терял времени и готовился к этой беседе. Потому прошла она достаточно успешно для нас обоих.

За это время я успел догадаться, что Николай Иванович занимался той частью русской политики на Крите, которую, с одной стороны, здесь и сейчас нельзя было ни признать, ни озвучить публично, но с другой стороны, она поддерживалась большей частью русского общества.

Если еще проще, то Карен, похоже, был не просто членом греческого подполья и контрабандистом, но еще и русским агентом на Крите.

То, что я не Суворов, а Воронцов, он уже знал. И сказал, что это очень кстати, потому что к Суворову у Великих держав накопилось немало вопросов. А теперь Суворов просто исчезнет. И по Криту станут распространять слух, что он умер и похоронен.

А на меня просто оформят документы, как на Юрия Воронцова, приехавшего из САСШ и попросившего российского подданства. Мол, мало ли, где я мог столько времени плавать.

– Ну что же, Юрий! – бодро подвел он итог нашему разговору, энергично потирая руки. – Вы хорошо постарались, и могу вас порадовать, автономия Крита – дело почти решенное. А сами вы идете на поправку и через месяц-другой сможете решать, чем заняться дальше.

– Автономия? – достаточно кисло спросил я. Эмоции по этому поводу еще были живы в моей памяти.

– Да, автономия. Но вы не волнуйтесь, автономия будет так широка, что фактически от Османов там останется только флаг. А большего сегодня добиться нельзя.

– То есть все прошло по русскому варианту?

– Ну, не только российскому, – мягко поправил он меня. – Такое же предложение делали и французы. Но вы, Юрий, правы, авторитета Российской империи это прибавит. Особенно – в том регионе.

Затем он распрощался, заверил, что все оплачено до середины мая, и мне не стоит ни о чем беспокоиться, и что он еще всенепременно навестит «такого самоотверженного молодого человека». Вот в последнем я не сомневался. Навестит. И вопросы еще у него будут, а если вопросов не останется, то молодой человек вроде меня (ну, как они могут думать) – подходящая кандидатура для вербовки.

Меня же вербовка не прельщала совершенно. Во-первых, мне с избытком хватило крови и схваток. Скольких убил я, сколько раз пытались убить меня… И чуть в этом не преуспели. А я ведь, как правильно заметил в свое время Генри Хамбл, – не убийца по натуре. Я – «братец-кролик», который воюет только для защиты. Да и Карен мне о том же толковал… А во-вторых, что не менее важно, агентов вербуют для активных действий. А с моим «знанием» текущей реальности шанс спалиться, активно действуя, вырастал до ста процентов. Причем скорее всего еще в ходе подготовки меня как агента.

Потому принимать любезное предложение Николая Ивановича я не собирался совершенно. Как и пытаться уехать из страны. Нет, в отличие от той, будущей реальности, здесь меня не держало ничего. Так что я планировал со временем вернуться в Штаты. А что? Страна эта развивается невероятно бурно, наука и техника там в почете. Да и войн особых, на которые меня могли бы призвать, вроде не предвидится. Ну, после войны за Кубу. Только вот не отпустят меня коллеги Николая Ивановича. Да и в других ведомствах может возникнуть вопрос, зачем же я так рвался в Россию… Рвался, ха! Будто меня спрашивали! Тушкой притащили, причем почти контрабандно! Только вот Николай Иванович уже донес до меня, что для всех осведомленных лиц он выполнял мое САМОЕ ГОРЯЧЕЕ ЖЕЛАНИЕ. И настоятельно просил не дезавуировать его слов перед коллегами и начальством. А поскольку я не знал, кто тут его коллегам «стучит», то поддерживать эту версию предстояло перед всеми. И самому запомнить крепко-накрепко, что да, рвался. И никак иначе!