Антон Корнилов - Пастухи чудовищ

Он подмигнул нам и проговорил, чуть заметно растягивая слова:

– Вы те, что Макса привезли?

– Те самые, – охотно согласился Дега.

– Большое дело сделали, – сказал парень. – Дьулстаан.

Мы с Дегой непонимающе переглянулись.

– Дьулстаан, – повторил парень, протянув мне руку.

– Умник, – сообразив, что он назвал мне свое имя, представился и я, ответив на рукопожатие.

– Чукча, что ли? – спросил грубый Дега.

– Саха, – не обиделся парень, протягивая и ему руку. – Якут, по-вашему.

– Дега, – сказал мой кореш, хлопнув ладонь этому… Дьулстаану. – Слушай, повтори еще раз, как тебя?..

Тот вдруг рассмеялся:

– Не ломай язык. Зови, как все меня зовут, – Однако.

– Однако! – с облегчением выговорил мой кореш. – Семеныча не видел? Мы к нему.

– И я к нему. Значит, вы за мной будете.

– Где это тебя так угораздило, Однако? – поинтересовался я у якута, кивнув на повязку на его ноге.

– Комарик укусил, – хмыкнул тот.

– Большой, видать, комарик был, – оценил я. – Джагу, поди, воткнули? Или из ствола бахнули?

– Ты чего? – дернул меня за поясной ремень Дега. – Сказано же: никаких лишних вопросов. Тут так не принято. Он все время, пока мы здесь находимся, в кровати провалялся, – объяснил мой кореш Однако, – порядков Монастыря не знает.

– Да все нормально, – благодушно отозвался якут. – Это ж всего-навсего несчастный случай, ничего такого. Сами, глядите, осторожнее… – Он указал пальцем куда-то вверх.

Я поднял голову и обомлел. Над нами и впрямь кружился комар. Но не обыкновенный, а исполинский, черный, будто игрушечный вертолет. Тихо и угрожающе жужжа, матово поблескивая чудовищным острым хоботком… Испугаться по-настоящему я не успел. Комар ринулся вниз – к Однако. Тот небывало широко разинул рот… и проглотил отвратительное насекомое. И засмеялся. Видимо, наши с Дегой побледневшие рожи его рассмешили.

– Фу ты… – покрутил головой опомнившийся Дега. – А я на секунду и правда поверил, что он настоящий. А ты, Однако, стало быть, тоже брахман?

– Ойуун, – уточнил Однако. – Шаман, если по-русски. Ну да – брахман, шептун, лобстер… или какие там еще неологизмы появились.

– Неоло… что? – спросил Дега. – Это тоже из твоего языка словечко?

– Это греческое слово. Обозначающее языковое новообразование, ранее отсутствовавшее. У меня же все-таки высшее филологическое образование…

– В настоящем институте учился… учились? – уважительно поинтересовался Дега. – Сколько ж тебе… вам лет?

– В университете, не в институте. Тридцать семь лет мне. И давайте на «ты», раз уж начали…

– А выглядишь на двадцать, – качнул головой мой кореш. – Или опять врешь?.. Э-э-э, то есть немножко шутишь?

– Хотите – верьте, хотите… – усмехнулся Однако. – В моем роду мужчины раньше ста сорока лет не уходили в Верхний мир. Так что да – в переводе на возраст обычных людей мне и есть около двадцати. Даже поменьше. О, а вон и Семеныч идет!

По проходу между двумя рядами закрытых ширмами коек быстро шагал к нам крупный, очень сутулый мужчина с небритым хмурым лицом. Руки его, голые по локоть, были в крови, он держал их перед собой, точно нес в них что-то невидимое.

Семеныч… То есть если правильно: Семион Семионович – это здешний целитель. Не врач, а именно целитель. Дега еще вчера рассказал мне о нем. Интересная судьба выпала на долю этого Семиона Семионовича…

Вот нам с Дегой по семнадцать лет. Для нас то время, когда не было зверья, когда исправно функционировала вся мировая инфраструктура, когда у каждого была работа, у каждого (странно представить) – собственный автомобиль и связка всяких разных электронных штучек, предназначенных для еще большего комфорта существования… когда люди спокойно путешествовали из страны в страну, с континента на континент не по каким-то важным и необходимым делам, а просто ради развлечения (что представить и вовсе невозможно), когда никто не испытывал страха с наступлением сумерек, страха привычного и неотвязного, как ревматическая боль, – для нас то время затянуто радужным туманом детства. Его вроде и не было, того времени. То есть было, но… словно не по-настоящему… Уж очень большой контраст между тем, что сейчас, и тем, что мы урывками помним…

А представители предыдущего поколения былую бестревожную пору помнят прекрасно. Потому у них словно две жизни, прошлая и сегодняшняя. А кому-то повезло больше. Семиону Семионовичу, например, посчастливилось прожить не две, а три жизни…

Семион Семионович был медиком, хирургом. В первой жизни – рядовым, с неба звезд не хватающим практикующим хирургом в областной клинической больнице. Жил анахоретом, навсегда утратив интерес к противоположному полу по причине первого скоротечного и крайне неудачного брака; стремительно старел и в свои тридцать с небольшим выглядел на пятьдесят. И как-то заболел у Семиона Семионовича зуб. И обратился Семион Семионович к стоматологу. Естественно, не к первому попавшемуся, а к своему приятелю еще по медуниверситету – Вахтангу Анзоровичу.

Вахтанг Анзорович, в отличие от однокашника, процветал. У него была собственная клиника, жена в комплекте с тремя здоровыми ребятишками, квартира в центре, дом в элитном загородном поселке и еще бонус в виде молоденькой и фотомодельно красивой медсестрички Ниночки. Обо всем этом, не стесняясь присутствовавшей при том Ниночки, Вахтанг Анзорович радостно поведал сгорбившемуся в стоматологическом кресле Семиону.

Проблема с зубом оказалась серьезной. Но Вахтанг Анзорович успокоил: «Э-э-э! Ерунда! Сейчас наркозику дам, уснешь, а проснешься – и все уже позади. Ну, кому я рассказываю, сам все знаешь!»

И действительно. Семион уснул, проснулся, перекочевал, поддерживаемый Ниночкой, в индивидуальную палату, где отдохнул с часок. И отправился домой. От денег Вахтанг Анзорович отказался с таким свирепым лицом, будто Семион предлагал ему не оплату по таксе, а по меньшей мере участие в антиправительственном заговоре.

А дома Семион с удивлением обнаружил в кармане старенького пиджака записку, в которой, кроме номера телефона, не содержалось никакой дополнительной информации. Излишне говорить, что автором записки являлся вовсе не Вахтанг Анзорович…

Семион промучился сомнениями два дня. А на третий не выдержал и позвонил… Главным образом за тем, чтобы выяснить, чем же он все-таки так зацепил отправителя записки? Вопрос разрешился тем же вечером, и разрешился очень просто. «Влюбилась я в тебя», – сказала Ниночка, деловито разуваясь в тесной прихожей Семионовой хрущевки. «Так не бывает…» – прошептал все еще подозревавший какой-то подвох Семион. «Бывает…» – подтвердила Ниночка таким голосом, что все сомнения Семиона отпали.