Елена Колядина - Призрачные поезда

– Слухай, жиган! Какой 1942-й год, в каком батальоне я сгину? Чего базарил-то?

Я очнулся от мыслей о Хадижат. Тут судьба Родины, а ты всё о бабском, Трофим.

«Кепка» дёргал меня за рукав.

«Вставай, страна огромная!» – понеслось из динамиков, пошла нарезка кинохроники 1941 года.

– На экран смотрите, покажут, – примиряюще сказал я. – Не утверждаю, что именно вы погибните, но жертв среди советских людей будет много, двадцать семь миллионов в войне, одиннадцать миллионов в перестройку.

На светодиодном экране появлялись лица Сталина, Хрущёва, Гагарина, Горбачёва, лыба Ельцина. Карта СССР разваливалась на куски. Вспыхнула инфографика: труба с нефтью, схематичные корпуса заводов – богатства народа стали принадлежать кучке олигархов. Мой дед генерал Краснов – а к сценарию он несомненно приложил свою патриотическую руку, даже уместил в фильм эпизод про детей-сирот, которых за деньги продавали в заграницу, и никто не интересовался, для каких нужд: на ограны или извращенцам. Мелькнул ещё один президент, эпоху которого наши вспоминали чуть не со слезами. Потом началось то, о чём рассказывали родители, видевшие всё своими глазами, – и я смотрел вполглаза. Дефицит продовольствия, уличные беспорядки, расстрел толпы неизвестными снайперами, кадр: входное отверстие пули в бронежилете мирного демонстранта. Временное правительство. Премьер из юристов, президент из эмигрантов. Марширующие отряды ландсвера. Когда фильм окончился, на платформе поднялся гул. Удивление. Истерический смех. Снова детский плач. Недовольство. Гнев.

– Товарищи, вы находитесь в две тысячи, – помехи микрофона, – …цать пятом году! – раздался усиленный аудиосистемой голос Краснова. – И вы уже поняли, что это не шутка, не театральная постановка и не провокация иностранных разведок. Стране нужна ваша помощь. Ну нет у нас сейчас своих героев! Изничтожились российские герои к исходу тысячелетия! Нам, вашим потомкам, не одолеть сегодня врага! Дорогие советские граждане, родные! Предлагаем организованно проходить к столам регистрации в народное ополчение и трудовую армию.

Я вспомнил о рюкзаке, выдернул пакеты с раздаткой.

Пробирался сквозь толпу, пёструю, как мозаики на станциях, плотную, как развевающееся знамя, и сильную, как стальной молот.

– Вы в будущем, – повторял я, называя год. – Это вещи из нынешнего времени.

И на вытянутой руке демонстрировал, а затем отдавал прозрачные шариковые авторучки, листовки, светящиеся мобильные телефоны, электронные записные книжки с голосовыми ответами примитивного искина: «Что это?!» – «У вас в руках унифон, ваш незаменимый помощник в повседневных делах!».

Участники всесоюзного съезда изобретателей сгрудились вокруг планшета, сразу освоив принцип перелистывания страниц касанием экрана.

Метростроевцы – со значками ударников и орденами – потрясённо рассматривали схему Московского метрополитена будущего, вернее, настоящего.

– Братцы! В деревне моей, в Саларьево – метро! Эвон как, станция «Саларьевская».

– Ну и ну! За две сотни станций.

– И в Солнцево! – восхищались строители. – И в Кунцево! И в Перово! Смотри-ка, и в Лихоборах, и в Котельниках! В каждой деревне метро! Неужто всё большевики сделали? Лазарь Моисеевич, вы только представьте!

Человек с густыми чёрными усами недоверчиво взглянул на экран планшета.

– Погодите, разрешите, – встрял я и быстро набрал в поисковике «Каганович», мгновенно оказавшись на «Википедии». – Смотрите, Лазарь Моисеевич, страница о вас. До 97 лет проживёте!

Я тыкал пальцем в фотографии.

– Что думаете, Вениамин Львович? – тихо спросил нарком, протянув ладонь для рукопожатия молодому инженеру в тёмно-синей шинели, который потрясённо изучал планшет.

– Ваша фамилия как, товарищ Вениамин Львович? – я сбивчиво и отчаянно пытался убедить гостей в реальности происходящего.

– Маковский, инженер Управления Метростроя.

Я снова ринулся в «Википедию», ткнул в фотографию молодого человека с женщиной и ребёнком. – Вы?

– Я. Вряд ли на радиолампах! И жена моя. А ребёнок откуда?

– Ребёнок, надо пологать, ваш – из счастливого грядущего будущего, – я стал выражаться как писатель соцреализма.

Руководитель строительства метро Павел Павлович Роттерт. Жму руку. Архитектор Иван Георгиевич Таранов. Инженер-конструктор Кабанов. Объясните, что происходит?

– В 1991-м году, как раз в тот год, когда товарищ Каганович умрёт, – я покосился на Лазаря Моисеевича, – СССР исчезнет. Враги советской власти его развалят. Впрочем, развалят не сами, а с помощью мещан, интеллигентов и членов партии.

– Отступивших от ленинских заветов, – догадался Каганович.

– Социализма больше нет. В стране рыночный капитализм. Всё, что построено вашим трудом, разграблено, разворовано или продано международной буржуазии.

– Врёшь, сволочь! – вскрикнул рабочий с комсомольским значком на парусиновой куртке.

– Троцкисты недобитые?! – процедил Каганович. – Говорил я товарищу Сталину – не жалей врагов! Развели либеральничанье! А следовало – давить!!

– Сейчас не о том речь, – мягко перевожу его мысли в другое русло. – В конце концов, это было почти полвека назад. А сейчас ещё хуже. Только вы можете спасти страну от очередной чумы. Потому что вы – герои!

– А советское метро – вершина демократии! – деловито сказал Иван Георгиевич Таранов. – Мы его так и замышляли – небо наоборот, дворцы для народа.

– Посмотрите, про меня что есть? – обратился инженер с медалью на лацкане пиджака.

Я набрал фамилию, какую не хочу называть, поскольку сразу выплыли ссылки на исправительно-трудовые лагеря, строительством которых руководил имярек.

– Про вас, к сожалению, несколько разрозненно.

– А я? – худощавый мужчина с залысинами на лепном лбу. – Бобриков Василий Иванович, ровесник века, 1901-го года рождения.

Меня дёргали со всех сторон – всем было интересно заглянуть в своё будущее.

– Бобриков. Есть такой. – В спешке я не сообразил сначала отсмотреть, а потом обдумать. – 28 августа 1938 года военной коллегией верховного суда СССР осуждён к расстрелу… – Бобриков схватил край планшета. Я бормотал скороговоркой, боясь взглянуть ему в лицо. – Суд признал установленным, что Бобриков с 1929 года является агентом германских разведорганов, проводил вредительство на московском метрополитене…

Бобриков растерянно отступил.

– «Германские разведорганы»? Ты поди ж. Ну, вдарил по стопарику в «Праге» раз пять с этим коммивояжёром. Мы у них подшипники закупали по линии Торгсина. Ну, ссудил он мне пару раз червончиков. Но чтоб – нет!!

– Погодите, может, однофамилец, – лепетал я, но толпа сомкнулась, ровесника века оттёрли.